— Чего уж там. Заходите, располагайтесь. Тут у них от тоски сдохнуть можно, в общей палате куда веселее. С кем имею честь?
— Подполковник Чекменев к вашим услугам. Игорь Викторович. Чтобы не темнить — первый товарищ [16] военного атташе. А это — майор израильской СД Розенцвейг Григорий Львович.
«Все ты правильно угадал, господин капитан, „первый“ как раз и ведает разведкой и контрразведкой», — подумал Тарханов, но половиной лица и зрячим глазом изобразил удивление.
— А я, признаться, считал, что наш случай скорее в компетенции разведотдела штаба корпуса. Но все равно рад. В чем проблема?
Чекменев с Розенцвейгом расположились на стульях перед кроватью, подполковник вытащил из внутреннего кармана обтянутую кожей плоскую фляжку грамм на двести.
— Не желаете для настроения?
Израильский майор выложил на тумбочку два крупных местных мандарина в ноздреватой малиновой кожуре, которые тут же и очистил.
— Можно глоточек за знакомство, — не стал жеманиться Тарханов. Крышка фляжки вмещала ровно пятьдесят грамм. Гости, демонстрируя военную выучку, тоже махнули по дозе, не закусывая.
— Повезло вам, господин капитан, еще бы чуть-чуть, и беседовать нам с вами не пришлось, — заметил Чекменев, деликатно выдохнув в сторону. — И пили бы совсем по другому поводу.
— Что за разговор. На войне всегда чуть-чуть, только иной раз это более наглядно, как у меня сейчас, а в другом случае свистнет пуля мимо уха, а ты и не заметишь. Или прямо по мине проедешь, а у нее взрыватель отчего-то не сработает.
— И так бывает, — согласился Чекменев. — И все же у вас на тот свет прогуляться куда больше шансов было, чем в среднем по статистике. Однако все это лирика, а мы с вами намерены побеседовать о вещах прозаических. Как я понимаю, вас вырубило минут за пять до конца боя, и о дальнейшем вы ничего не знаете?
Тарханов понял, что начинается допрос, хотя и без протокола, и настроился соответственно.
— Я и о том, когда конкретно меня стукнуло, понятия не имею. Последнее, что помню, в очередной раз атака захлебнулась, снова ударили минометы. Я еще успел подумать, что надо бы словчиться до патронного ящика добраться, а то лента хвост показала, и сразу темнота. Очнулся уже в госпитале, когда меня на операционный стол клали, и тут же снова от наркоза вырубился. — Помолчал немного и, словно раскрывая большой секрет, сказал доверительно: — Так что теперь точно знаю — умирать совсем не страшно. Если бы не очнулся, и не знал, что уже того…
К теме неожиданно проявил интерес Розенцвейг.
— Так, может быть, это именно оттого, что вам все-таки предназначалось очнуться? А в противном случае ощущения могли быть совсем другими?
— Да, этого я не учел, — согласился Тарханов. — Вполне могло быть, что раз — и ты уже на мандатной комиссии у ворот ада. С соответствующими эмоциями. А может, и рая, ежели сочли достойным. Поскольку живот за отечество положил и за други своя.
— Увы, по нашим представлениям рай нельзя заслужить одним героическим поступком, если не соблюдали законы Моисея всю предыдущую жизнь. Так что тут вы в более выигрышном положении.
— Что-то вы, господа, не о том заговорили, — прервал завязывающуюся дискуссию Чекменев. — Это уже богословские мотивы какие-то. Учитывая разницу в наших религиях, вряд ли придете к согласию. Давайте о земном и суетном.
И подполковник начал с помощью Тарханова буквально по минутам разбирать завязку и ход боя. Скорее всего, как догадался Сергей, чтобы сверить его версию с тем, что удалось выяснить от доктора. Отвечал капитан четко, но скупо, избегая эмоций и личных оценок. Только факты и чисто военная суть дела.
Заняло это минут тридцать, ситуацию проиграли со всей возможной полнотой.
— Что ж, с профессиональной точки зрения вы действовали совершенно безупречно. Но неужели в предыдущие дни вы не имели никакой развединформации о возможности прорыва столь крупной банды? Никаких косвенных признаков? Вы же специалист, и это ваша зона ответственности, — поинтересовался израильтянин.
— Строго говоря, это совсем не моя зона, — возразил Тарханов. — Граница проходит как раз по дороге. Противник все время находился на территории, контролируемой французами. С них и спрашивайте.
И все трое, не сговариваясь, заулыбались. Отношения с французским командованием складывались издавна напряженные. Вроде как французы за шестьдесят лет так и не смирились с тем, что их подмандатные территории стали самостоятельными государствами, а русские с немцами, не имея на то никаких исторических прав, завели себе нечто вроде доминиона там, где еще тысячу лет назад французские бароны и герцоги строили свои замки.
А те из «лягушатников», кому наплевать было на древнюю историю и геополитику, просто завидовали, что русские батальоны охраняют благодатный прибрежный район, а им приходится сидеть в скучных горах.
Но профессиональный разбор боя был всего лишь преамбулой, и Тарханов это понимал. Не мог только сообразить, пора ли задать прямой вопрос или подождать, когда все объяснится само собой.
Дождался.
— В общем, вы человек военный, хватит нам ходить вокруг да около, — решительно подвел черту Чекменев. — Никто к вам, разумеется, претензий не имеет, хотя поначалу пришлось вашему напарнику пережить несколько неприятных часов, когда армейские дуболомы к нему привязались с совершенно дурацкими претензиями. Но потом все стало на свои места.
— Все стало, или все стали? — попытался сострить Тарханов.
— И то и другое, — улыбнулся Чекменев. — И в конечном итоге, я думаю, вы будете награждены по полной программе, сообразно заслугам и несколько более того. Но дело оказалось уж больно щекотливым. Не просто так эти ребята через перевал дуром ломились.
— Ясно, что не просто, две сотни стволов легкого оружия, крупнокалиберный пулемет и не меньше батареи минометов. Был бы еще тот шорох, если бы они успели к побережью прорваться, — вставил Сергей.
— Если бы только это, — с сомнением сказал Чекменев. — Вот вы, по-настоящему военный человек, не то что мы, чем можете объяснить небывалую настойчивость, я бы сказал — самоубийственную настойчивость?
— Пожалуй — могу. С той или иной степенью достоверности. Прежде всего — у них был категорический приказ любой, именно любой ценой прорваться на оперативный простор, а убедительность этого приказа подчеркивалась наличием за спиной некоей разновидности заградотряда. Ну, того типа, что использовались большевиками во время Гражданской войны.
— Так, допустим, хотя признаков наличия подобного мы не обнаружили.
— Не обязательно, чтобы заградотряд существовал физически. Его роль вполне могло сыграть обещание сварить всех струсивших в кипящем масле. Или посадить голыми в муравейник. А второй вариант… — Тарханов замялся.