Чем вся эта софистика отличается от обыкновенной телеологии, а еще более упрощенно — от существования рока, судьбы, предопределения, Бога в конце концов, я не понял. А вывод, ради которого старик исписал полтысячи не лишенных остроумия и литературного блеска страниц, прост до неприличия. Альтернативные реальности невозможны, поскольку им просто неоткуда взяться. Или, что почти то же самое по результатам, все возможные альтернативы реализуются в пределах одной и той же реальности сполна, только мы этого не осознаем.
Я столь подробно постарался воспроизвести суть этой книги, потому что вполне невинное обсуждение некоторых объявленных Фолсомом постулатов вызвало со стороны Новикова резкое, даже саркастическое неприятие. Причем отрицал Андрей не столько теоретические построения, как использованные для их доказательства примеры из реальной истории XIX и XX веков. Не далее.
Я обратил на это внимание и привел несколько фактов из истории века XXI, в том числе и тех, в которых принимал участие сам, на Земле и в космосе. На это он рассмеялся и сказал, что как раз поэтому. Слишком наш мир нелогичен, чтобы быть единственно возможным. А я ему ответил, тоже со смехом, что не он первый это заметил. Так говорили еще французские просветители. И что бы он хотел взамен имеющегося?
— Как раз я бы ничего лучшего не хотел. Антр ну… — Андрей пожал плечами. — Да вот энтропия…
— При чем тут энтропия?
— При том, — с некоторой даже печалью усмехнулся Новиков, — что если карточный домик построить в натуральную величину, то судьба его будет уж очень предсказуема…
Что-то в его интонации меня насторожило. А беседовали мы, еще раз подчеркну, вскоре после боя с торпедными катерами неустановленной принадлежности. Ирина все еще не оправилась после тяжелого ранения, тоненькая свежая кожа, затянувшая мои порезы и ссадины, тоже пока зудела и чесалась. Андрей только-только, с наступлением темноты, успокоился, убедившись, что загадочный противник нас не преследует, собрав для этого более значительные силы.
По всем этим причинам теоретическая дискуссия-беседа имела особо тонкий привкус.
— А вот интересно, как ты считаешь, соотносится сегодняшний инцидент с теорией Фолсома или же..? — спросил я, сделав вид, что знаю и понимаю больше, чем на самом деле. — Может, мы как раз и пребываем сейчас внутри одной из параллельно осуществляющихся в нашей реальности альтернатив? Древние катера, не то пираты, не то рейдеры, внезапная смена погоды, пропавшая связь, а? Ты не это имел в виду, предлагая подумать про карточный домик?
— И это тоже, — кивнул Андрей, задумчиво разжевывая ломтик ананаса. — Ты у нас, Игорь, парень вроде как мыслящий. (Ничего себе комплимент?) Только при чем же здесь Фолсом? Вполне банально рассуждающий старичок. Субъективный, как раньше принято было говорить, идеалист. Да еще и туповатый. Нагреб Эверест фактов и ни хрена в них не понял. Как Маркс в теории прибавочной стоимости. К реальной жизни, увы, его построения никакого отношения не имеют…
И я, должен признать, вновь почувствовал себя так, как это бывало при общении с моим первым командиром, ныне начальником Службы безопасности космофлота. То есть все как бы нормально, но в какой-то момент я начинал ощущать, что ему со мной неинтересно. Как взрослому с ребенком-дошкольником. То есть никакой неприязни, доброжелательность, пожалуй, даже искренняя симпатия, если не больше, но сколько такое общение может продолжаться?
— Что значит — к реальной жизни? Как будто ты предполагаешь, что подобные теоретизирования могут иметь какой-то физический смысл? На то они и альтернативы, то есть предположения, как могло случиться, если бы… Или ты хочешь сказать, что его теория должна иметь практическое применение, скажем, для расчетов оптимального будущего?
— Ну, это тоже было. Утописты-коммунисты и так далее. Я как раз нечто другое хотел выразить. Он ведь напрочь отрицает как раз саму возможность именно физического сосуществования параллельных реальностей. И доводы приводит, пардон, совершенно дурацкие. Что, мол, по причине бесконечно совершаемых ежемоментно миллиардами людей выборов того или иного поступка количество альтернативных миров тоже должно быть бесконечным, а для этого во Вселенной просто не хватит материального субстрата… Полная ерунда.
— Отчего же нет? Я тоже, честно говоря, не представляю, как может быть иначе. При каждом почти шаге любой человек делает какой-то выбор. Ну пусть даже раз в год этот выбор окажется таким, что сможет изменить ход хотя бы его личной жизни, и лишь один человек из миллиона раз в жизни сделает шаг, способный повлиять на ход истории, ведь все равно… И, значит…
— Да ничего это не значит! — перебил он меня. — Есть люди, которые давно в этом псевдопарадоксе разобрались. Антиномия, говоришь, сиречь логически неразрешимое противоречие, как нас в университетах учили. А у меня имеется приятель, который специально только тем и занимается, что оные антиномии, как я вот эти фисташки, щелкает. Ну, такого типа: «В селе есть цирюльник, который бреет только тех, кто не бреется сам. Вопрос: кто бреет цирюльника?»
— Ну и кто? — заинтересовался я.
— А черт его знает! Может, он специально не бреется вообще. Из принципа. А я о другом. Установлено, для того чтобы полноценная альтернативная реальность вызрела и образовалась де-факто, требуется сочетание настолько многих условий, что число их достаточно конечно. Как кристаллов в минералогии. В каждом веке есть возможность для двух-трех, ну четырех развилок. Да и то они зачастую потом вновь сливаются. Ну, как объезд на дороге. Или тропинка, чтобы угол срезать. А что касается наличия потребной для этого материи, так это вообще… — он махнул рукой. — Знаешь, как по одному проводу сотни потоков информации сразу передают? По-разному их модулируют. Амплитудно, частотно, еще как-то, уж и не помню… Дело-то, братец, совсем в другом. Еще выпьешь?
— Пока не хочу, — отказался я.
— Хозяин — барин. А я позволю себе… — теперь вместо коньяка Андрей смешал «Чинзано» с джином.
— А еще реальности друг с другом могут пересекаться. Тогда бывают чудо какие парадоксики.
Он хитро и смутно улыбался, мне показалось, что Новиков уже порядочно пьян. Да и неудивительно, после такого боя, и Ирину едва-едва до смерти не убило. Пусть жизнь ее и вне опасности, но случись такое с Аллой, я и не знаю, что бы делал. Впрочем, отчего же не знаю? Примерно то, что делал на острове и в Сан-Франциско.
— Слушай, непонятно, отчего же все-таки лишь две-три развилки образуется? Я тебе навскидку в одном только десятилетии полсотни доброкачественных поводов для возникновения великолепной альтернативной реальности назову…
— Это, милый мой, заблуждение, демагогия и, как бы потоньше выразиться, — волюнтаризм. В учебнике написано, что кинетическая энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости и деленной на два, так вроде? И хоть ты убейся, требуя от учителя объяснить, почему деленной, а не умноженной, и на два, а не на шестнадцать, умный учитель ответит просто и веско: «Потому!» Вот и я тебе точно так отвечу.