— На бронепоезде! — возмутился Воронцов. — Да туда надо немедленно, прямо через внепространство!
— Ну уж нет. Хватит, напутешествовались. Поездом он за неделю доберется и без риска…
Ирина поддержала Новикова:
— Я тоже не советую. Какие-то странные вещи стали происходить. Деформация времени, парадоксы… Мы когда с Шульгиным в Лондон ходили, то в прошлом, то в будущем оказывались. Причем как раз с учетом реально необходимых на дорогу затрат. Шагнули через порог и промахнулись на трое суток. И ты сам с Сильвией… У нас две недели прошли, а в Лондоне — один день. Наверное, мы своими вмешательствами так реальности раскачали… Прекращать это надо, пока не поздно…
— Пусть так, — сказал Воронцов после долгого молчания. — Пусть едет. Лишь бы привез. Я даже не знаю, что это будет, если адмирал вернется. Только как ты его убедишь? Был Верховный — и снова в просто комфлоты, в подчинение Врангелю? Не знаю…
— Брось, Дима. Ты правильно сказал, лишь бы живым был, а уж убедим как-нибудь. Если для него личные амбиции — не главное. Да если и главное — все равно что-нибудь придумаем. Как говорил генерал Корнилов, другого выхода нет…
После ужина они поднялись на палубу. Холодный ветер близкого декабря дул резко и порывисто, даже в плотном шерстяном кителе терпеть его порывы больше нескольких минут было неприятно. А женщины стояли в тонких колготках и открытых платьях…
— Вы, девчата, спускайтесь к себе, мы подойдем, — тронул Ирину за локоть Новиков. — Парой слов еще перекинемся — и все.
Остались вдвоем, прячась от летящих из-за Мекензиевых гор клочьев холодного тумана, отошли за теплую трубу машинного вентилятора. Присели на деревянное ограждение светового люка.
— Я о чем порассуждать хотел, — сказал Воронцов. — Не о практических вопросах, их было до хрена и будет, а так… Вообще. Ты «Капитальный ремонт» Соболева читал?
— А как же! Раз десять, до сих пор жалею, что до конца не дописан…
— Что автор здесь живет, красным служит и пока, наверное, о писательстве не помышляет, тоже знаешь?
Новиков удивился самой постановке вопроса. Еще бы не знать! Много исторических личностей сейчас живет, не помышляя о своей будущей судьбе. Причем неизвестно, каждый ли станет таковой в нынешних обстоятельствах. Хотя Соболев может остаться писателем и здесь, только слегка изменит ориентиры. А еще и Исаков сейчас у красных служит, на Каспийском море, и Колбасьев…
— Ну не здесь, наверное, в Питере. В чем смысл вопроса?
— Да ни в чем особенном. О флотах и людях заговорили, вот на ум и пришло. Давно меня мысль мучила: почему он за сорок лет так и не сумел три-четыре сотни страниц написать о вопросе, который так хорошо знал? Первой частью до сих пор зачитываемся, а других не дождались, хотя тот же автор шеститомник всякого мусора в итоге изваял — «Зеленый луч», рассказики конъюнктурные, статьи и очерки…
— Ну? — повторил Новиков. Сам он к Соболеву, Герою Социалистического Труда, депутату Верховного Совета, секретарю Союза писателей и активному участнику всяческих партийных кампаний по борьбе с писательским вольномыслием, относился отрицательно. Заведомо отделяя талантливый роман от личности его автора. Не первый случай в истории. Доходили до него слухи о слишком уж подчеркнутой ортодоксальности Леонида Сергеевича. Хотя были и другие слухи, что многим помогал, невзирая на провинности. Как в том анекдоте: «Добрый дядя, конфетку дал. А мог бы и зарезать».
— Он просто понял, что совесть не позволяет дальше писать. Пока верил в правоту красного дела — сумел кое-что выразить и изобразить. А с течением времени осознал, что правды не напишешь, а врать — противно. Взял и просто бросил…
— Странно. Катаев, к примеру, когда врать уж очень сильно не захотел, переключился на «Белеет парус одинокий». Тоже брехня, но для детей как бы и можно. Пересидел смутное время и опять самовыражаться начал: «Кубик», «Трава забвения» и прочее…
Внезапно возникший литературный разговор явно обоим понравился. Совсем другое дело, чем все время о войне да о большой политике.
— Катаев, во-первых, на шесть лет раньше родился, умнее был, наверное, или характер другой, во-вторых, прожил почти на двадцать лет дольше. То есть совсем другой запас прочности. Или здорового цинизма. А этот сломался. Писать что хочу нельзя, вариантов в жизни не предвидится, так и пущусь во все тяжкие. Вместо романов — верноподданнические рассказики, вместо писательского стола — председательский. Опять же происхождение — из дворян, морской офицер. Однокашника его, Колбасьева, ведь шлепнули.
— Так что, по-твоему, получается, посочувствовать ему надо?
— Ему лично, может, и нет, а таланту загубленному — стоит. У них со старшим братом, который в романе Николаем Ливитиным назван, судьба в чем-то похожая. Тот, вынужденный артиллерией «Первозванного» командовать при подавлении Красной горки, стрелять-то стрелял, а потом спустился в каюту — и пулю в лоб. А младший брат этот же процесс на пятьдесят лет растянул…
— Я понял, к чему ты сейчас именно о «Капремонте» вспомнил, — сказал Новиков. — Ассоциативно. Обстановка сейчас у нас очень на ту похожа. И войны пока нет, но тень ее неумолимо надвигается, и с кем воевать — пока неизвестно, хотя знаем, что против любого возможного противника сил маловато и флотоводцев достойных на примете нет. Там — один Эссен, у нас — только Колчак, да и то под вопросом. Так зачем это все, а, Дима? Может, бросим, пока не поздно? Уедем, как собирались, и гори все огнем! Как-нибудь без нас разберутся…
Воронцов поежился от крепчающего ветра. Из вечерней мглы на «Валгаллу» равномерно накатывались белопенные волны, разбивались о борт, брызги доставали уже до верхней палубы.
— Не нравишься ты мне, братец, — сказал он после затянувшейся паузы. — Переутомился, вопросы странные задаешь. Про «зачем» мы давно уже разобрались. Иди-ка ты лучше вниз, кофейку с ликерчиком выпей, с Ириной на совсем посторонние темы пообщайся. Глядишь, в мозгах и прояснится. А потом уже к проклятым вопросам вернемся. Я тебе увлекательную работенку хотел предложить, не связанную с галактическими проблемами.
Он легонько подтолкнул Андрея к двери надстройки.
— И я пойду сосну минут двести. Боюсь, как бы к утру настоящий шторм не разыгрался, барометр плохо стоит… Да и с Сашкой попробую по радио связаться. Заинтриговал ты меня.
…Дмитрий Воронцов не сразу пошел в свою капитанскую каюту, проводив отдыхать Новикова. Как всякий нормальный командир судна, он обошел палубу, лично проверил состояние швартовых, на месте ли вахтенные офицеры и верно ли они несут предписанную уставом службу, в штурманской рубке долго всматривался в экран радиолокатора — не появятся ли вдруг на пределе видимости засечки вражеских кораблей, и лишь потом позволил себе хоть на пару часов перестать быть капитаном.
Наташа ждала его, не будучи уверенной, что он придет. С одной стороны, по-своему печалясь, что снова придется проводить ночь в постели соломенной вдовы при живом и находящемся всего лишь в какой-то сотне метров от нее муже, и одновременнно радуясь, что он все-таки здесь, рядом и занят не пьянками, не чужими женщинами, а службой.