— Да я и не собираюсь. Просто имейте в виду, что вы в данный момент плотник из Кировского коммунхоза, вызвал вас начальник АХО наркомата Владимир Иванович Комаров, задание — подтесать косяки плохо закрывающихся дверей (и это была чистая правда, такое поручение сам он давал, когда не сумел затворить разбухшую от осенней сырости форточку).
На третьем этаже пройдете мимо моего кабинета, там на двери табличка: «Приемная», за ней тамбурок секретарши, справа нечто вроде глухого шкафа, а когда его откроете — уже настоящая дверь моего кабинета. Мельком взгляните, что там и как. А остальное знаете. Даже если вохровец за вами следом ходить будет, то, что положено, без проблем исполнить можно. Договорились?
Подумал вдруг немножко бывший нарком и сказал, приостановившись возле кривого, перегнувшегося через ограду до середины переулка дерева:
— Все будет хорошо. Безусловно. Но если вы сейчас начнете воображать нечто, то можно и сорваться. Поэтому забудьте о гоноре и работайте на команду. А то как бы не вышло наперекос. Я вам совершенно все рассказал, и, пожалуйста, удерживайтесь в этих пределах. Вы — плотник, хорошо информированный, приближенный к власти — но только плотник!
Власьев, словно бы опомнившись — что это на него нашло, — покивал, соглашаясь, глубоко вздохнул и пошел к главному входу наркомата.
За дверью, в просторном вестибюле, из которого вверх вела широкой и пологой дугой чугунная лестница с отполированными за полсотни лет десятками тысяч ног ступенями, а прямо и направо простирались длинные, погруженные в полумрак сводчатые коридоры, Власьева остановил вахтер.
— Куда эт ты направился? Не положено. Пропуск предъявь!
Власьев с такими представителями власти обращаться умел.
— Какой тебе еще пропуск? Я из ХОЗО Совнаркома сюда направлен. К товарищу Комарову лично. Велено рамы и двери на третьем этаже пристрогать. Вот и зови этого Комарова. А мне что? Не пускай, я и уйду. Сам разбирайся. Только фамилие твое как?
Вахтеру тоже было совершенно наплевать на здешние правила. Ему велено было спрашивать пропуск, отсиживая свои девять часов за триста рублей в месяц и кое-какой паек, он и спрашивал. А раз посетитель называет фамилию его непосредственного начальника — завхоза, да еще и за горло начинает брать, так и пошел бы он! В буквальном смысле.
— Чего тебе мое фамилие? Звали, так и иди. Только ты это, браток, — сказал Власьеву после того, как он протянул ему портсигар с дешевыми папиросами, вахтер, мужик на шестом десятке лет, с изможденным, то ли язвенным, то ли геморроидальным лицом, — ты уж там громко не стучи, если можно. Народ, они же сотрудники, многие по кабинетам придремывают, которым идти домой далеко. Тоже ведь пожалеть нужно. Вроде и чиновники, по-старому говоря, а жизня у них много более собачья, чем… Ну, сам знаешь, когда. Еще и увозят их то и дело.
Вахтер сокрушенно покачал головой.
— Вот и самого недавно.
— Которого? — не понял Власьев.
— Так наркома же. Был-был, невредный, я тебе скажу, а потом вдруг нету, и печать на дверь повесили. Это значит что?
— Да откуда я знаю — что? Их дела. Что затеяли, то и имеют. А я, значит, пошел. Мне тоже работу сделать, а потом аж на Нижние Котлы добираться. На казенной машине, чай, не отвезут.
Работа Власьеву предстояла несложная. В конце длиннейшего, чуть ли не в полверсты, коридора располагалась туалетная комната на шесть кабинок и курительная при ней, неистребимо пропахшая хлоркой и прогорклым табачным дымом.
Всего и дел, что отковырнуть стамеской окаменевшую замазку двойных оконных рам, выглянуть в глухой внутренний двор, огражденный с трех сторон высокими брандмауэрами доходных домов, а с четвертой — выходивший к обставленной мусорными ящиками подворотне на Банковский переулок, из которого, в свою очередь, можно было выйти и на улицу Кирова, и в путаницу здешних переулков, пристойных средневековой Бухаре, и на Чистые пруды тоже.
Перегнувшись через подоконник, Власьев заколотил молотком массивный изогнутый костыль в щель между брусками тесаного камня рядом с окном, затянул вокруг него конец веревки надежным рифовым узлом, остальной моток сбросил вниз. Здесь ее и днем трудно было бы заметить, а уж сумрачным вечером, желтоватую на грязно-буром.
Сделав главное дело, поширкав, для убедительности и на случай чего, рубанком по косякам двери здесь и в женском клозете напротив, загребя ногой небрежно стружки к стене, Власьев быстро поднялся по боковой лестнице на третий этаж, где и располагался кабинет наркома Шестакова. Там тоже было почти пусто, только в эркере на пересечении двух коридоров курили и о чем-то оживленно беседовали трое мужчин обыкновенного облика советских служащих, пренебрегающих специально отведенным для этого местом.
Старший лейтенант мгновенно напрягся. Не есть ли это засада чекистов? Во внутреннем кармане пальто у него имелся привычный «наган», но успеет ли он его выхватить, если потребуется?
Однако чиновники не обратили на него совершенно никакого внимания. Ну, плотник и плотник, пусть ходит, если нужно. Лишь бы не подслушивал, о чем они на досуге разговорились невзначай.
Приемная наркома, которую нельзя было спутать ни с каким другим кабинетом из-за ее высоких двойных дверей, была приоткрыта. Власьев и в нее вошел по-хозяйски, якобы осматривая подлежащие ремонту объекты. Секретарши на месте, разумеется, не было, пишущая машинка на столе прикрыта черным фанерным кожухом, а на двери тамбура, непосредственно ведущего в наркомовский кабинет, скромно свисала на веревочке сургучная печать.
Снять ее, в случае необходимости, а потом пристроить на место без всяких следов вмешательства, ничего не стоило, Власьев убедился в этом за пару секунд, стоило лишь приподнять печать и взглянуть на нее сзади.
Осмотрел все, что требовалось, и спустился вниз.
— Че эт ты так быстро? — удивился вахтер.
— Да там и работы-то, — махнул рукой Власьев. — Стоило и звать. Любой дурак с рубанком за десять минут бы управился. А то надо же, шум подняли — езжай в наркомат, вызывают, двери перекошены, окна не закрываются. Тьфу, — Власьев очень натурально сплюнул и снова достал папиросы.
— Непременно — нового начальника ждут. Кто его знает, какой окажется. Может, как раз из-за кривых дверей и раскричится. — Вахтер еще подумал, стоит ли откровенничать с малознакомым, и все же сказал, не в силах удержаться: — Они-то, наркомы, думаешь, чем лучше нас с тобой? Тоже. Сам небось то плотником был, а то лекальщиком, вот и замечает поперед всего, что ему по старой специальности известно. Я их столько пересмотрел, начальничков-то.
На том и расстались два русских человека, с разных полюсов, но одинаково оценивающие нынешнюю власть.
Шестаков ждал Власьева, уже несколько нервно прогуливаясь по узкой, протоптанной среди сугробов дорожке между станцией метро и собственно Чистым прудом.
Теперь начиналась его сольная партия. Да и не Шестакова даже, он все отчетливее это понимал, а все той же новой личности, которой он с охотою подчинялся, пытаясь лишь понять, диалектический ли переход количества в качество с ним случился, или, может быть, имеет место не философский, а чисто медицинский случай. И, что примечательно, ощущение в себе еще одной ипостаси, которая умеет и может делать то, что он всегда и сам бы хотел, но или не решался, или, ну просто не получалось, радовало бывшего наркома.