– Догадываюсь. Но можно узнать и точно, если вы этого возжелаете.
Андрей задумался. Все, что он услышал от Константина Васильевича, было интересно ему как психологу, кое в чем приоткрывало новые точки зрения на вещи, над которыми он задумывался или постигал интуитивно еще в школьные и студенческие годы, что использовал в сотрудничестве с Ириной и Антоном или в противоборстве с агграми, а некоторые моменты услышал впервые, но протеста они у него тоже не вызвали. Теперь же вопрос переходил в другую плоскость. Практическую. Согласиться на эксперимент, надеясь сознательно войти в сферы, к которым до сих пор прикасался случайно и не по своей воле, и рискуя, в случае «неудачи», всем, вплоть до потери личности, жизни, а то и чем-то большим…
– И как это будет выглядеть? – спросил он, решив исходить из универсального правила.
– Ничего особенного, Андрей Дмитриевич. – Возбудившись, Удолин выхватил из хозяйской коробки чуть ли не двадцатую за час папиросу, забегал вокруг стола, переводя потенциальную энергию мысли в нормальную кинетическую.
– Я сообщу вам несколько мантр и дыхательных приемов, вы с вашей огромной силой духа освоите их буквально немедленно, войдете в состояние «самадхи», а уж там… Там все будет зависеть от вас.
– Самадхи – это как?
– В состоянии «самадхи» вы увидите мир в его истинном свете. «Алмазная сутра» говорит: пусть желание появится в уме, только не разрешай уму быть связанным своим желанием. Не пребывая ни в чем, дай ему действовать. Став Буддой, забудь, что ты Будда. Если же осознаешь тот факт, что ты Будда, то в действительности ты не Будда, потому что попал в ловушку идеи…
– Нормально, – позволил себе улыбнуться Новиков. – Такими хохмами мы развлекались в вузе. «Будьте реалистами – требуйте невозможного…»
– О! Великолепно! – восхитился Удолин. – Кто так сказал?
– А, – махнул рукой Андрей. – Кто-то из нас в стиле Сартра… Так давайте ближе к делу. Ну, я войду с вашей помощью в самадхи, так где гарантии, что в данной фазе вы меня без всякой мистики по голове молотком или стулом не грохнете?
– Ну, Андрей, разве это философский подход? – всплеснул руками Удолин.
– Вполне философский, в стиле Агранова. Или вообще ваши мантры – билет в один конец… Мое предложение. На эксперимент я согласен. На его время я вас пристегиваю наручниками к трубе в клозете или ванной, на ваш выбор. Гарантия от агрессии раз, и гарантия, что ваше заклинание не есть формула самоуничтожения, поскольку голодная смерть на цепи – достойная компенсация за мой невыход из нирваны. Как?
– Разве я должен отвечать за ваше неправильное поведение ТАМ… – профессор бессистемно повертел перед своим носом прокуренным пальцем. – Однако научная ценность… Вы готовы рисковать, так давайте и я рискну. Слушайте…
Новиков вошел в транс, как в сон – с ощущением естественности и неизбежности этого процесса, с балансированием сознания на его грани и с мгновенным провалом в ирреальность, которая тут же стала восприниматься как вполне нормальная и единственно возможная.
Действительно, что же тут странного: какие-то дворы и дома, похожие на послевоенные, и он сам среди друзей. Некоторые из них так и остались для него десяти-двенадцатилетними, никогда с тех пор больше не встреченными по разным причинам, другие, наоборот, помнились ему уже взрослыми, а то, что теперь они снова пацаны – так почему и нет?
Понимать, для чего он снова присутствует в своем детстве, не требовалось, хоть он и помнил, что побывал уже и в более зрелом возрасте. Он просто радовался узнаванию каких-то пустячных и милых подробностей, вроде пионерской комнаты, например, где горны отчего-то всегда стояли без мундштуков. Наверное, чтобы неизвестный злоумышленник не смог протрубить несанкционированную тревогу…
Для чего-то они собирались вечером у подножия возносящейся к самому небу пожарной лестницы, большой, человек в десять-пятнадцать, компанией. Да зачем же еще – чтобы залезть на теплую от дневного солнца железную крышу, лежать на ней вокруг кирпичных дымовых труб, покуривать невзатяжку папиросы «Север» ценой в один, еще дохрущевский, сталинский рубль и двадцать копеек, не для удовольствия, а из самоутверждения…
Так… Ситуация безусловного, еще не подверженного рефлексиям, счастья. На темнеющем небе появляются первые звезды, кто-то из самых начитанных (или богатых, ему ведь выписывают домой «Технику – молодежи») затевает разговор о «Сокровищах Громовой луны» Гамильтона.
В очередной миг обстановка начинает меняться. Тоже естественно, не вызывая удивления. Среди дворовых друзей появляется, но уже не на крыше, а внизу, в салоне брошенного на заднем дворе без колес и мотора трофейного итальянского автобуса, местный «вор в законе» по кличке Кыла, парень лет двадцати, отсидевший по пустякам не больше «трешки». В то время его титул означал не то, что сейчас, а просто принадлежность к одной из каст: «ворам» и «сукам», отличавшимся друг от друга не сильнее, чем католики от гугенотов, но столь же яростно воевавшим – на полное физическое уничтожение. И Кылу вскоре где-то зарезали. (Все эти оценки Новиков тоже вспомнил уже в ходе сна, а тогда дворовых зачаровывал сам титул.)
Андрей учил вора играть в шахматы, тонкости которых на вид туповатый, со шрамом во всю щеку парень схватывал на лету. А сам Новиков за это был избавлен от стояния на стреме и прочих подходящих возрасту дел, которые его менее интеллигентных ровесников приводили сначала в страшную «трудколонию», а потом и дальше.
– Послушай, Андрюх, – говорил вор, внимательно глядя на доску, – а интересно, бля, получается. Я вот так хожу, думаю твою туру побить, а тут же оно, бля, мой офицер через ход под боем будет, и эта пешка тоже, а ты сюда пойдешь, и твоя королева тут, ее конем… можно, а тогда твой черный офицер мне шах… – Он вдруг задумывался, по-модному жуя окурок и перекатывая его из угла в угол фиксатого рта. – Это ж как в жизни, а? Я на зоне с корешем покентовался. Когда освободились – ему наколку на дело дал, он пошел, погорел, легавого по нечаянности грохнул, и его легавые грохнули… Так, значит, если б мы со Сталькой и Ермолом еще аж в позапрошлом году бутылку пить не стали, ларек не подломили, так и я бы не сел, и тогда получается, все сейчас живые были? Из-за нашей бутылки «Карданахи» две души на распыл?
Не успела еще удивить юного Новикова стихийная телеология малограмотного вора, как ему в голову сам пришел ответ:
– Оно так, Кыла, да только игрок – это одно, а фигура на доске – другое, и важно вовремя догадаться, кто ты сам есть…
И вдруг на месте вора уже сидел, поддернув щегольские чесучовые брюки над сандалетами из лакированных ремешков не кто иной, как шеф-атташе форзейлей на планете Земля, пресловутый Антон. Фамилии которого никто никогда не слышал, а лично знавший его задолго до описанных событий капитан Воронцов так и не смог вспомнить.
– Ну как, лидер, – спросил он с неприятной интонацией, – начал понимать, что почем?
На доске Новиков увидел странную позицию, какая бывает только в шахматных задачах – белый король находился под шахом сразу с четырех направлений. Невзирая на вроде бы надежное прикрытие, его атаковали черный ферзь, ладья и два коня.