— Говори. Ты — комфлота. Вице-адмирал. Сейчас — весна шестнадцатого года. Командуй! — Голос Воронцова прозвучал жестко и требовательно.
— Если вы приказываете — пожалуйста. В программу строительства линкоров я, само собой, вмешаться не мог, оставалось маневрировать в пределах наличного. Все свои десять эсминцев — «новиков», то есть типа «Счастливый», конечно, я бы готовил к генеральному сражению, отнюдь не гоняя их до прогорания котлов по всяким дурацким поручениям, вроде как сопровождение шхун от Батума до Туапсе. Тренировал бы экипажи для нанесения единственного, смертельного удара. Офицеров, матросов, начальников дивизионов.
Как только получена телеграмма, что «Гебен» и «Бреслау» пошли в восточную часть моря, — вывел бы линейный флот в устье Босфора, завалил вход в него всеми имеющимися в запасе минами. И лег в дрейф, едва-едва за пределом дальности босфорских батарей. Чтобы, в случае чего, никто обратно не прорвался. Вы ведь помните, сколько раз немцы ухитрялись в Босфор проскакивать под носом у наших. А я бы, по-ушаковски, выстроил линию кордебаталии с дистанцией в полсотни кабельтовых…
Воронцов поощрительно улыбался, понемножку прихлебывая херес.
— Самое же главное — все эсминцы, разделенные на четыре дивизиона, должны были ждать немцев миль на пятьдесят восточнее завесы, галсируя экономичными ходами. При обнаружении «Гебена» — атаковать на полной скорости со всех направлений. Как вам известно, Дмитрий Сергеевич, эсминцы — расходный материал. Их и о них жалеть не принято. Половину эсминцев пусть при потоплении «Гебена» потеряем, остальными «Бреслау» добьем или к сдаче принудим, но войну одним сражением выиграем.
Четыре дивизиона, ведущие беглый огонь из своих «соток», в нужный момент залпово сбросившие полсотни торпед, этого ЛКр [38] сделали бы, вопроса нет. Для противодействия отходу «Бреслау» на фланге поставил бы «Кагул» и «Память Меркурия», можно и «Ростислав» к норд-весту выдвинуть…
Белли разгорячился, даже времена начал путать, и видно было, что на месте Колчака он войну действительно сумел бы выиграть «в одно касание». Да так оно с точки зрения холодной стратегии и выглядело.
Очень нравился Воронцову Владимир, нес он в себе агрессивный дух своих прадедов, которые умели под водительством Суворова, Ушакова, Сенявина и Лазарева побеждать при десятикратном превосходстве неприятеля. Позже этот настрой был утрачен. Почти. Но в душе сидящего перед ним молодого офицера он возродился.
— И что, капитан? За тактическое мышление ставлю двенадцать, за политическое — пять, от силы [39] . Утопил ты торпедными атаками «Гебен», потеряв половину эсминцев. Твои крейсера раздолбали шестидюймовками и стотридцатками «Бреслау». Дальше что?
— Как что, Дмитрий Сергеевич? Война выиграна одним боем. Как у вас с англичанами.
— Эх, парень, кап-два ты уже случился, а первого я тебе точно не дам. В стратегии совсем не тянешь. Вот вообрази: ты — только что произведенный вице-адмирал, сорока лет от роду. Колчаком зовут. За одно сражение лихо ликвидируешь противника, потенциального и кинетического. Дальше что? Сидеть в салоне на «Георгии Победоносце» и раз в неделю слать царю телеграммы — «На Шипке все спокойно»? А где повседневная боевая деятельность? Мгновенно теряется сам смысл твоего существования в данной должности. Раз Черное море очищено от противника раз и навсегда — для чего царю там такой адмирал?
— Босфорскую операцию готовить, проливы захватывать, — немедленно ответил Белли.
— А откуда ты, молодой, знаешь, что в мозгах Генмора и царя творится? Босфорская операция, вернее, вся турецкая часть кампании — это дело сухопутного командования, которому флот оперативно подчинен. И вся слава за взятие Константинополя досталась бы отнюдь не Колчаку. Юденичу, скорее всего. Очередной крестик повесили бы, безусловно, но и все на этом. До новой войны, которая то ли будет, то ли нет, Александру Васильевичу ничего больше не светило. А при его амбициях… Да ты же помнишь. Хоть в Омске — но главным. В реальности все закончилось прорубью в Ангаре, мы это дело чуть изменили, но человек — погас. Согласен?
Владимиру возразить было нечего. Он отчетливо представил и Колчака, каким увидел его в Севастополе, и всю картину, обрисованную Воронцовым.
— Так что же, Дмитрий Сергеевич, по-вашему, получается? — В его голосе прозвучала почти детская обида.
— То и получается. Привыкай. Был такой военный теоретик — Фридрих Энгельс. Почитай при случае. Исторический материализм придумал. При столкновении идеалов и интересов — интересы, как правило, побеждают. А то и другое совпадает крайне редко. Поэтому — наплюй.
— Как?
— Да очень просто. Слюнями. И не забивай себе голову возвышенными, но несвоевременными мыслями. Вот если нам отсюда обратно выскочить не суждено, и придется дальше жить, вплоть до Мировой войны, я тебя непременно командующим Черноморским флотом поставлю. И ты, зная прошлое и будущее, пошлешь в Средиземное море замаскированный заградитель, который выставит минные банки на пути «Гебена» и «Бреслау» перед входом в Дарданеллы. И проведет твой флот сколько-то там лет в тоске и безделье, поскольку воевать ему будет не с кем. Единственное занятие — медяшку драить и палубу три раза в день мыть. И матросики еще раньше, чем в Гельсингфорсе, по причине курортного климата, начнут офицеров стрелять и за борт кидать. «За неимением лучшего». Вот и вся альтернативная история…
Воронцов встал, распахнул дверь на балкон, окружавший его салон, расположенный прямо под штурманской рубкой. Сырой, но теплый ветер заполоскал салатные светозащитные шторы. Вдали, несколькими уровнями, светили тусклые огни Дурбана. По преимуществу — газовые фонари на улицах и в окнах выходящих к набережной богатых домов. Электростанция в городе была всего одна, да и та, поврежденная отступавшими англичанами, снабжала энергией только дом губернатора Наталя, телеграф и госпиталь, очень неплохо оборудованный, по здешним меркам.
— Иди сюда, Володя, — позвал он. — Вестовой тут уже все приготовил. Посидим на свежем воздухе. Ты ешь, не стесняйся, знаю, что в море одними бутербродами обходился…
Белли, не чинясь, приступил к бефстроганову со всеми приличествующими приправами и закусками. Сам Дмитрий ограничился несколькими дольками манго и глотком коньяка, бокал с которым давно уже грел в ладони.
— Самое последнее, чтобы тебя добить как стратега. Первая половина твоего плана — куда ни шло. Вторая — полная глупость. Если ты вход в Босфор уже перекрыл, гарантированно, зачем тебе эсминцы понапрасну гробить? Подожди, когда у немцев топливо кончится, держа их огнем своих линкоров в отдалении. И все. Интернироваться им негде, разве как в Болгарии, но это же не вопрос. Или пусть геройски затопятся, как в Скапа-Флоу в восемнадцатом…