А он словно парит над ним этаким эфирным облачком, медленно перемещаясь в сторону Смоленской площади.
Быстро, найти объект!
Выбирать особенно не из чего, время близко к полуночи, прохожих совсем мало. Да вот хотя бы этот!
Шульгин понял, что внедрился, и тут же понял, в кого. Рассмеялся внутренне. Надо же… Впрочем, чему удивляться. Знаменитая режимная трасса, по которой дважды в сутки проносится своим кортежем на дачу и обратно в Кремль вождь и учитель, потому едва ли не каждый второй праздношатающийся гражданин — сексот [52] , особенно ночью, ближе к часу проезда.
Вот он в такого и угодил. Так, пожалуй, даже лучше: лишний реквизит появился, «корочки» и «ТТ» в кармане пальто.
Дом, где обретался писатель Юрий, был совсем рядом, наискосок через дорогу. В первом этаже — магазин «Военная книга», просуществовавший до конца шестидесятых.
Он поднялся по чугунной лестнице с перилами в стиле модерн и до белизны вытертыми рифлеными ступенями к нужной двери, грязно-бурой от времени. Лет тридцать не красили. В отличие от всех прочих дверей площадки на ней белела кнопка лишь одного звонка и отсутствовал длинный список жильцов, как рядом, с указанием: «Папанину — тринадцать длинных, два коротких».
Позвонил, как требовалось по наскоро придуманной легенде, продолжительно и дважды.
— Кто там? — Хозяин, по счастью, оказался дома, и не мертвецки пьян. Впрочем, таковым он бывал только на людях, а дома, при наличии гомеостата, чего ради страдать?
— Откройте, милиция…
Щелкнул замок, звякнула, натягиваясь, цепочка. Шульгин показал раскрытое удостоверение.
Дверь открылась.
— Чем обязан, товарищ? — спокойно, без малейшей дрожи в голосе, спросил писатель. А чего ему бояться? Безобразиев последнее время не учинял, против властей не бунтует, если же они паче чаяния ошибутся, сумеет устранить недоразумение не хуже, чем нарком Шестаков. Может быть, даже лучше. Изящнее.
— Поговорить надо. — Сашка спрятал документ, мельком взглянул на своего носителя в зеркало. Сотрудник как сотрудник. Драповое пальто, сапоги с галошами, шапка вроде кубанки, лицо, как положено, невыразительное.
— На кухню пройдем или куда?
— Можно и на кухню. Если не особенно торопитесь, пальтишко снимайте, у меня тепло.
— Спасибо, я так, — только шапку снял. Присел на табурет, побарабанил пальцами по столу, будто соображая, с чего начать. Достал из кармана пачку «Беломора», вопросительно покосился на хозяина.
— Курите, курите, сейчас пепельницу подам…
Шульгин чиркнул спичкой.
— Так в чем ваш вопрос, товарищ… Или уже «гражданин»?
— Товарищ, товарищ! А ты меня не узнаешь, Юрий Митрофанович?
— Постойте-ка. Что-то не припоминаю, не участковый наш новый?
— Не участковый…
— Тьфу, — в сердцах воскликнул писатель. — Ты, что ли, Александр Иванович? Опять маскируешься? Успешно, ничего не могу сказать, только блеск глаз выдал. Не к этому рылу крыльцо. Что-то у тебя случилось?
— Ничего. У меня ничего. А у тебя, я думаю, проблемы только начинаются.
Он вынул из кармана пистолет и направил его точно в лоб собеседнику.
— Понимаешь, я сейчас могу выстрелить, и никто ничего не докажет. Гомеостат не поможет, я его заберу сразу, с твоей мертвой руки. Оболочку этого несчастного опера я тоже оставлю в квартире, чтобы потом другие специалисты разбирались, как и что случилось. Устраивает?
Шульгин неторопливо взвел курок.
— Думаю, картинка получится весьма впечатляющая и на самом деле загадочная — с чего бы это уличный «топтун» забрался сюда и застрелил давно вышедшего в тираж литератора? Неужели из-за стилистических разногласий? Одного не пойму — тебе какая с того польза? Или у нас разногласия не стилистические?
— Мне показалось, что мы прошлый раз расстались союзниками, почти друзьями, и вдруг — пистолет, угрозы… В самом деле что-то неожиданное произошло? — Писатель говорил вполне спокойно, но взгляд маленьких, спрятавшихся под щетинистыми, с сединой бровями, выдал и его, как только что Шульгина.
— Как же, непременно произошло. — Шульгин спрятал «ТТ» в карман, свою роль он сыграл. — Я много думал о том разговоре, особенно очутившись в Испании. Или ты мне не все сказал, или условия игры опять изменились. Не слишком ли быстро?
— На то и Игра. Но лучше бы ты мне доходчивее растолковал, может, вместе быстрее разберемся. Коньяку?
— Давай. Что мне, что тебе он физически не повредит. Вкус посмакуем, убойную силу со стороны оценим…
Писатель потянулся к кухонному шкафчику, достал бутылку «Арарата».
— По-прежнему привержен. Французские мне кажутся пустоватыми. Закусывать «пыжом» будешь?
Знал приятель Сашкины вкусы и сам, как бывший гвардеец, был не чужд. Кружок очищенного от кожуры лимона между двумя ломтиками острого сыра.
— Итак?
Шульгин начал с того, что удивлен несовпадением очерченного Юрием круга предписанных ему возможностей с тем, что выяснилось.
— О таких возможностях астральных переходов ты ничего не говорил. С Валгаллой понятно и почти привычно, а сейчас я учинил то, чего ни Сильвия, ни Антон не умели… Совершенствуюсь на глазах или так надо?
— Забывчив ты стал, Саша… — Юрий наверняка в моменты возлияний отключал гомеостат, чтобы зря не переводить драгоценный продукт, и его с первой (а может, и десятой за сегодняшний вечер) рюмки заметно повело.
— Все они умели, да не все им позволялось. Напряжешь воображение — сообразишь, какие из ваших приключений с чем можно соотнести. И что при этом оставалось за кадром.
— Я и решил: не попросить, потребовать ответа: какова твоя истинная роль, в какие рамки загнали меня, где кончаются мои степени свободы, насколько я могу рассчитывать на помощь и поддержку «светлой» стороны и каким образом меня играет «темная»? Понятно, что разбивка по цветам совершенно условна, но мы уже так привыкли. Антон назвал себя «светлым Даймоном», так и пошло.
Пистолет — это не шутка. Мне, знаешь, последнее время в очередной макет человека выстрелить — раз плюнуть, и все равно, кого конкретно ты представляешь. Я готов допустить, что никого, просто валяешь дурака, пребывая «над схваткой». Рефери, а то и заказчик Игры как таковой.
Что мне прикажешь делать в таком тумане?
Предположим, я тебя сейчас убью в ответ на попытку убить меня весьма подлым способом. Согласен допустить, тебе от этого будет не холодно и не жарко. Ну и что? Ответный ход, пусть внешне и бессмысленный. А там — кто знает. Для чего-то существуешь ты здесь и сейчас? Если жертва будет признана несущественной или приемлемой, я сделаю следующий ход. Скажем, снова внедрюсь в Узел, и великолепно знаю, в какой, а вы — не знаете. Оттранслируй, пожалуйста, Юра, что я в некоторую ярость пришел. Примерно как в Ниневии. Суну гранату внутрь вашего компьютера, и собирайте обломки микросхем по всей Галактике…