Раннее утро двадцать седьмого июня сорок первого года. Он, как в своем варианте Воронцов, а точнее, взамен него, очутился на стыке рвущихся на восток вражеских группировок. Только не дивизионным комиссаром, а комиссаром госбезопасности третьего ранга. Три ромба в петлицах, которые повесомее для окружающих, чем звезды генерала армии. В разгар величайшего встречного танкового сражения, происшедшего в треугольнике Луцк — Броды — Ровно. Сражение под Прохоровкой описано тысячекратно, а это забыто или скорее непонято. Подробное изложение битвы было впервые опубликовано в пятьдесят седьмом, затем в шестьдесят первом, но не вызвало в историческом сообществе никакой реакции. Хотя в нем столкнулось втрое больше танков, чем под Курском или когда-либо в истории. В лоб, без разведки, без знания обстановки, без пехотного и артиллерийского прикрытия. Броня на броню.
Наши его, к сожалению, проиграли, потеряв столько бронетехники, что хватило бы, время от времени пополняя неизбежные потери, грамотно воевать до самого Берлина. Зато немцы, без особого труда справившись с броневой армадой, утратили не только темп, как казалось поначалу, а последние шансы на выигрыш «блицкрига». О чем в тюремных камерах или на собственных виллах горько плакались прославленные на других полях сражений клейсты, манштейны, гудерианы и несть им числа, «героям упущенных побед».
Шульгину для исполнения «миссии» были выделены три «тридцатьчетверки-85». Не беда, что в натуре они появятся только через три года. При тогдашней общей бестолковщине, мании секретности и технической неграмотности высшего комсостава смутно знакомый танк, с башней несколько иной формы и пушкой подлиннее обычной, вопросов вызвать не мог. Если немецкие специалисты сообразили, что «Т-34» — не совсем то, что «БТ», только к сентябрю, так что с наших спрашивать?
Сам он ехал, как и положено начальнику, в обычной «эмке», кистью перекрашенной из черного в цвет хаки, без всяких наворотов, кроме экрана системы глобальной ориентации, на котором карта местности и «точка стояния» воспроизводились с точностью до метра. За ним еще две легковушки и полуторка с бойцами личной охраны.
Десять минут ему было отведено, чтобы вжиться в роль, просмотреть карту. Оперативные сводки и приказы Верховного командования за последние дни Шульгину были известны, равно как и реальное положение дел на текущий момент. Главная, как говорится, «фишка» заключалась в том, что это был мир именно Сталина-Новикова и Берестина-Маркова. На Западном фронте усилиями Алексея фронт держался в предполье между новой и старой границами, и Минск еще не пал. Здесь, на Юго-Западе, пользуясь подавляющим перевесом в силах, наши войска непрерывно контратаковали и даже заняли встречным ударом находящийся на самой границе Перемышль. Советские войска, кроме пехотных и артиллерийских частей, имели на этом участке более двух с половиной тысяч танков против восьмисот немецких. Беда в том, что командование фронтом абсолютно не представляло реально складывающейся обстановки и продолжало импровизировать абсурдную конструкцию из обороны и наступления одновременно. Опираясь на собственные фантазии, слухи и никчемные теперь приказы из «красных пакетов».
Новиков-Сталин, полностью поглощенный событиями на Западном фронте, судя по всему, рассчитывал, что генерал Кирпонос [69] с неделю продержится своими силами, а там общее изменение обстановки заставит немцев прекратить наступление и перейти к обороне. Для координации действий в помощь командованию фронтом был направлен лично начальник Генштаба Г. К. Жуков. Демонстрируя свои «лучшие» качества, будущий гений до предела запутал попавшихся ему на глаза командиров, сам ничего не понял, углубил дезорганизацию и отбыл восвояси.
Но Шульгину встретиться с ним позволено не было, из каких-то специальных соображений, а то бы он ему показал! Сотрудников ГУГБ Георгий Константинович боялся до неприличия, о чем не постеснялся упомянуть в своих мемуарах. Задача «комиссара» была весьма локальной, одноразового действия, но в случае успеха сулила коренное изменение всей стратегической картины.
Как раз сейчас готовился совместный контрудар четырех механизированных корпусов в направлении Дубно с целью разгромить наступающие немецкие войска и занять устойчивую оборону перед линией старых укрепрайонов.
Он еще успел и папиросу закурить, ту же самую «Северную Пальмиру», популярную у больших начальников, как «Кент» у партийно-административных работников в семидесятые.
Полевая дорога вывела его к месту, где член Военного совета фронта корпусной комиссар Вашугин с матом и под угрозой расстрела заставлял командира Восьмого механизированного корпуса Рябышева и его комиссара Попеля немедленно перейти в наступление. Бессмысленное, неподготовленное и не согласованное с соседями, ведущее к гибели корпуса и прорыву немцев на оперативный простор. Неподготовленное настолько, что не только данных о положении противника, но обычных карт даже у комполков не имелось.
Не важно, подлинная это была сцена или воспроизведенная специально для него с макетами исторических персонажей, портретно неотличимых от оригиналов, сейчас она была абсолютно реальной для Шульгина.
Он приказал водителю, сержанту госбезопасности, остановить машину, а за ним и танки притормозили, попыхивая дизелями. Вышел на поляну, всем видом демонстрируя свою значительность, левой рукой держал папиросу на отлете.
Тут как раз разыгрывалась кульминация не только личной судьбы двух талантливых командиров — судьбы всего Юго-Западного фронта. Целый синклит собрался для реализации этого рокового решения. Вашугин, прокурор, председатель Военного трибунала фронта, порученцы и адъютанты, десяток штабных красноармейцев, сплошь вооруженных автоматами, которых так не хватало в боевых подразделениях.
— За сколько продался, Иуда? — сдавленным от ярости голосом спрашивал невысокий ростом коркомиссар у генерал-лейтенанта с тремя орденами Красного Знамени. Тот тянулся в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не зная, что ответить.
Вмешался бригкомиссар Попель:
— Вы бы выслушали, товарищ корпусной…
— Вас, изменников, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем…
— Потрудитесь прежде выслушать…
— Заткнись, штатный адвокат при изменнике! [70] Не хотите к стенке — двадцать минут на решение — и вперед…
На появившиеся на опушке танки и машину никто из присутствующих не обратил внимания. Не до того. Танки — это проза жизни механизированного корпуса, а тут разыгрывались шекспировские страсти. Еще один узелочек, на который завязывались судьбы войны и мировой истории. Не начни корпус Рябышева бессмысленное наступление в пустоту, оттянись назад, за линию пока еще боеспособных пехотных соединений, где предполагалось наладить взаимодействие с Девятым МК Рокоссовского и Девятнадцатым МК Фекленко, 11-я и 13-я танковые дивизии немцев увидели бы перед собой танково-механизированную группировку, составляющую половину всех танковых сил Германии, причем в обороне на выгодных позициях. Семьдесят процентов советских танков при этом качественно превосходили немецкие. Даже те, которые потеряли способность передвигаться. Все равно пушки 45 и 76 мм, особенно из засады, могли расстреливать «Т-2» и «Т-3» беспрепятственно. Их малокалиберные короткоствольные пушки не брали броню «КВ», «тридцатьчетверок», модернизированных «Т-28» даже в упор.