Мэтуэн рассчитывал утром привести остатки войска в порядок, оценить потери и боевые возможности, после чего решать — как быть дальше. Он сам и несколько выживших старших офицеров склонялись к мысли — отступить в Кимберли, усилив его гарнизон, и там держаться до прибытия подкреплений. Лорд знал, что войска из Метрополии, Индии и Австралии уже в пути.
Но неприятель успел раньше. В предутренней мгле загремели выстрелы, замелькали тени всадников. Лагерь был окружен по крайней мере тысячью конных буров. В таких условиях сопротивляться было бессмысленно.
Мэтуэн приказал горнисту трубить «Отбой» и поднять в центре лагеря белый флаг, на который пошла скатерть из его дорожного погребца.
Участник сдачи свидетельствует: «Последующая сцена была не из тех, что хотелось бы увидеть или подробно описывать. Осунувшиеся офицеры ломали свои клинки и проклинали день, когда появились на свет. Рядовые рыдали, закрыв руками грязные лица. „Отец, лучше бы мы погибли!“ — восклицали фузилеры, обращаясь к своему священнику. Отважные сердца, плохо оплачиваемые, мало оцененные, что может сравниться с их бескорыстной верностью и преданностью!»
Буры принимали капитуляцию мрачно и безмолвно. Им тоже досталось, и увиденные картины, здесь и на поле боя, потрясли их патриархальные сердца и души. Потом победители собрались большими группами и запели псалмы, не радостные, а монотонно-печальные.
— Грехи замаливают, — сказал, обращаясь к Басманову, капитан Ненадо.
Полковник только махнул рукой.
— Давай лучше пленными займемся. Оружие пусть снесут сюда, а сами строятся в колонны…
Он тронул шпорами коня и поехал к палатке командующего. Следом, с пулеметами поперек седел — два офицера-адъютанта.
Мэтуэн, успевший переодеться в свежий френч и бриджи, встретил его у порога палатки.
Михаил спрыгнул на землю. Его шатнуло. Он тоже не спал две ночи и день, на закопченном лице мрачно блестели воспаленные глаза.
Представился на хорошем английском, сказал несколько подходящих к случаю слов, как требовала вежливость.
— Это вы руководили сражением? — спросил лорд.
Басманов протянул ему открытый портсигар.
— Курите, генерал, это хорошие сигары. Нет, руководил не я. Просто консультировал…
— А где Кронье? Он жив?
— Жив. Сейчас молится. Наверное, скоро подойдет. Об условиях будете договариваться с ним. А с меня хватит. Мы в расчете…
— В каком расчете? Вы кто? Американец, француз? Или ирландец? Тогда понимаю.
— Нет, я — русский.
— Так что же вы здесь делаете? Вам-то какой расчет? Или продолжаете бескорыстно помогать униженным и оскорбленным? Хорошо вас болгары за такую помощь отблагодарили… [96]
Губы лорда искривило подобие усмешки.
— Лично я расквитался с вами за Севастополь. Там наши погибали, но не сдавались, а вы здесь — сдались. Это радует. Что касается тех, кому мы помогали, — мы делали это бесплатно. Вы и за деньги вряд ли кому поможете. Поговорите на эту тему с Кронье. Он вам процитирует что-нибудь из Ветхого завета. А мне пора. Желаю удачи в плену. По крайней мере, для вас война кончилась.
Басманов приложил ладонь к полям шляпы и повернулся «кругом».
— Подождите, полковник, — негромко окликнул его Мэтуэн.
— Слушаю вас…
— Надеюсь, нам действительно не придется больше воевать друг с другом. Это было бы ужасно… И бессмысленно.
— Я тоже на это надеюсь, — кивнул Михаил, — что-нибудь подобное Моддеру на берегах Темзы чувствительные натуры ваших соотечественников не перенесут.
Еще раз отдал честь и пошел к своему коню.
С войной было покончено. По крайней мере — для Басманова с его отрядом, для Воронцова и Белли. Если и придется в нее вступить еще раз, то на завершающем этапе — для нанесения последнего шокирующего удара, или наоборот, в качестве миротворческой силы, способной в нужный момент обеспечить геополитическую паузу. До прояснения баланса интересов.
После победы на реке Моддер полупартизанские отряды Кронье, Жубера и Девета, на ходу сводимые в подобие полков и бригад, в Капской колонии продвинулись, почти не встречая организованного сопротивления, на двести миль к югу. Захватили ожесточенно оборонявшийся англичанами город Кимберли, главный железнодорожный узел Де-Ар с гигантскими запасами продовольствия и военного снаряжения, а также тысячами мулов, которых британское командование согнало со всех концов колонии. Предполагалось, что в случае успеха кампании и отрыве наступающей армии от коммуникаций эти выносливые и неприхотливые животные обеспечат бесперебойное снабжение войск.
После беспорядочного отступления регулярной армии имущество стоимостью в миллионы фунтов стерлингов охраняло лишь три сотни тыловиков, и все оно досталось бурам в превосходном состоянии. Теперь проблем снабжения войск, в которых принципиально отсутствовали тыловые подразделения, не существовало, и длинные колонны бурских отрядов, в избытке обеспеченных всем необходимым, устремились в сторону Кейптауна. К сожалению, караваны фургонов, требовавшие для своего сопровождения едва ли не четверть действующей армии, потянулись на север, развозя по фермам и городкам неслыханную от века добычу, но ослабляя боевые подразделения.
В полунатуральном хозяйстве годилось все — от подков и гвоздей до саперных лопат и кирок, армейских палаток, тюков с медикаментами и резиновых офицерских ванн (невероятная глупость с точки зрения буров, которые привыкли мыться из ковшика на Рождество и на Пасху). А километры обмоток, кители, шинели, одеяла, сапоги и ботинки…
Чистый тринадцатый век. Чем закончится война — словно уже и без разницы, но что успели награбить, то наше!
Зато, в компенсацию, двигающаяся на Юг, подобно туменам Батыя (или местной саранче), неумолимо и неуклонно, армия пополнялась голландскими добровольцами из бывших британских подданных, сообразивших, чью сторону пора принять. И, что удивительно — неграми! Они каким-то глубинным чутьем ощутили, что патриархальная власть колонистов для них приемлемее, чем просвещенное иго англичан.
В то же время, руководствуясь разработанным с помощью Сугорина планом, отряды буров, возглавляемые Луисом Ботой, форсировали реку Тугела и вступили на территорию колонии Наталь, расположенную на восточном берегу Африки. Длинным треугольником она вклинивалась между Трансваалем и Оранжевой, представляя одновременно удобный плацдарм для наступления и оперативный мешок, в зависимости от успешности действия той или иной стороны. Чем-то это напоминало пресловутый Белостокский выступ, где в июне сорок первого погибли три советские армии, изготовившиеся к наступлению на Варшаву.