— И это понимаю, — согласился Кирсанов. — Я бы и сам с таким удовольствием на все наплевал. А утром просыпаешься — если при памяти, и никуда от мыслей не деться, томить начинает: кто я, для чего я, что делать и кто виноват. Не бывало?
Тут и дождь пришел, забарабанил по навесу каплями, крупными, как шрапнельные пули. От этого стало только уютнее. Повеяло приятной свежестью, пахнущей океанской солью, йодом и будто бы даже тропическими цветами с далекого Мадагаскара. Но это, конечно, была только иллюзия. Какие запахи цветов за четыреста километров?
— Короче, господин полковник, — сказал Давыдов, принципиально переходя на звание вместо имени-отчества.
— «Короче и еще короче» — это из лексики наших старших товарищей, одновременно и младших внуков. У нас должна быть своя терминология. Я предлагаю вам двоим, именно и только, поехать со мной в Кейптаун, где поработать по моей специальности.
— Интересное предложение, — после затянувшейся паузы ответил Эльснер. — Именно нам? С чего же? Мы оснований не давали…
— Есть у меня ощущение, братцы, — переходя на резкий и даже угрожающий тон, сказал Кирсанов, — что вы не только валяете дурака, вы ими и являетесь! Я вас что — в филеры вербую? На друзей по полку стучать? Я вас хочу включить в интереснейшую игру с англичанами и их разведкой. Всего лишь. Образование у вас есть, языки знаете, в любой потасовке, с оружием или нет, устоите. Спину мне прикроете. Вы сами чего хотите? По правде? Надсмотрщиками на алмазные копи или инструкторами в бурскую армию? Так вольная воля. Не смею настаивать…
Шквал с ливнем ударил как следует, почти горизонтально, мгновенно залив веранду до задней стенки. Промокшим гостям на самом деле пришлось спасаться в неприступном для стихий здании, где хозяин уже торопливо разжигал в нижнем зале камин. Он успел за последний месяц убедиться, что русские офицеры (а кто же еще?) всегда платят «без запроса», а сейчас, согревшись и просушив одежду, наверняка закажут что-нибудь подороже и серьезнее, чем легкое вино.
И не ошибся.
— Человек (то есть «омо» — по-португальски), — крикнул Давыдов. — Ты бы нам рому подал и по хорошему куску жареного мяса, пока твой кабак, на хер, тайфуном не снесло.
— Не снесет, господин. Мой дед строил — пока стоит. Крышу на веранде негры завтра починят. Сейчас все будет…
За настоящим ужином и ромом с Антильских островов Кирсанов легко убедил офицеров, что дело им предлагается увлекательное и почетное. Сулящее в перспективе, кроме славы, немалую конкретную выгоду.
— Сейчас, господа, — сказал Кирсанов, когда ряд предварительных вопросов был согласован к взаимному удовольствию и ливень успел превратиться в обыкновенный дождь, — вызовем карету и отправимся на «Валгаллу». Там вас ждут прежние каюты или любые другие, на ваше усмотрение.
— То есть в казарме нам больше появляться не нужно? — спросил Давыдов.
— Неужели очень хочется? Нет, если там долг неполученный остался или другое что неотложное — пожалуйста. Но на пароходе, на мой взгляд, в любом случае удобнее будет.
Намек более чем прозрачный. Жандарм, по служебной привычке, допускал, что англичане вполне могли подвести свою агентуру к отряду добровольцев. Ничего невероятного — желающих заработать в мире всегда с избытком. Кроме своих кадровых разведчиков, и португальцы могли работать на англичан, и кое-кто из буров, и любой иностранец, состоящий в отрядах волонтеров. Да кто угодно, включая жену губернатора.
Потому Давыдову с Эльснером лучше исчезнуть сразу, до того как они успеют что-то кому-то сказать или просто вызвать интерес своими поспешными сборами. А малозначительного факта, что делись неизвестно куда два ничем не выделяющихся на общем фоне офицера, никто и не заметит. Кроме взводного командира. Тому как раз намек будет сделан, такой, какой нужно.
Фаэтон с поднятым тентом, переваливаясь и раскачиваясь на грубой брусчатке, остановился на краю самого дальнего от города и самого близкого к выходу в море пирса, где была ошвартована «Валгалла». Под бортом у нее спрятался «Призрак». Даже топы его мачт скрывались за высокими надстройками и колоннами труб парохода.
Корабль стоял пустой и темный, словно памятник самому себе на вечной стоянке, светились только положенные навигационные огни да несколько иллюминаторов в передней надстройке.
Но дежурный у трапа был на месте, встретил гостей и передал вахтенному на палубе.
— Командир у себя? — спросил Кирсанов.
— Так точно. Прикажете вызвать?
— Сами найдем.
Бывшие поручики вслед за полковником шли по широкому спардеку, поднимались по трапам с волнующим чувством. Последний раз они были здесь пять лет назад, потом не приходилось. И все было точно так, как тогда. Запах свежевыдраенной тиковой палубы, волны теплого маслянисто-нефтяного воздуха из приоткрытых люков машинного отделения. Леера, за которые они хватались во время жестокого шторма в Ионическом море, не отменившего положенные строевые занятия, но прибавившего им здоровой увлекательности.
Что же это было за чудо! После окопов Мировой, педикулеза, в просторечии называемого вшивостью, но такой степени, что счастливые обладатели шелкового белья, с которого вши соскальзывали вниз, в сапоги, по вечерам разматывали портянки, бурые от собственной крови. После двух лет Гражданской войны, эвакуации из Новороссийска, гнусного Стамбула, где пришлось работать на разоружении Босфорских батарей, надрываясь так, что сдохли бы от переутомления выносливейшие из китайских кули.
Вдруг — светлое явление капитана Басманова в жалком кабаке, а на другой уже день — великолепие трансатлантического лайнера!
— Никита, мы с тобой вместе с какого года служим? С пятнадцатого? — спросил вполголоса Эльснер.
— С шестнадцатого. Тебя прислали взамен убитого капитана Щитникова. Подпоручика — сразу на роту.
— С тех пор мы и крутимся?
— С тех. Странная судьба. — Оказавшись на «Валгалле», Давыдов словно утратил обычный кураж. О смысле жизни задумался. — Посчитать бы, кто выжил из нашего училищного выпуска. Православные попы врут — никакого «воздаяния по делам твоим» не бывает. Буддисты — умнее. Карма — и все на этом.
— Пхе! — сказал Эльснер, поднимаясь на четвертый пролет трапа. — Никто ничего не знает. Сказали бы тебе, что снова вернешься сюда, поверил бы? Никто из тех, кто пришел сюда в двадцатом, не вернулся. А мы — здесь! Заслужили, что ли?
— Господа, — сказал, обернувшись, Кирсанов. — Про карму и прочее — не советовал бы. Не раздражайте судьбу. Приходилось видеть случаи…
О том, что и на гладких ступеньках трапа можно поскользнуться и сломать себе шею, Павел Васильевич говорить не стал. Сами догадаются. Военные люди к подобным намекам чувствительны.
Когда Воронцов спросил, где товарищи желают поселиться, Давыдов ответил, что прошлый раз на нижних палубах было хорошо, но неинтересно.