Но тут и он счел нужным вмешаться:
– Вы что же, Андрей Платонович, в диссиденты решили податься? Сжечь все, чему поклонялся, и поклониться тому, что сжигал?
– Ни в коей мере, Семен Лукич, ни в коей мере. Не знаю, чему уж поклоняетесь лично вы, а я – так только деньгам. Политика меня не интересует ровно до тех пор, пока не мешает их зарабатывать.
Все ваши системы, интернационалы, триады – из той же оперы. Только один маленький штришок проясните, пожалуйста. Вы сами стопроцентно гарантируете, даже для себя лично, что итогом наших трудов явится полное благоденствие и, как попы выражаются, «благорастворение воздусей»? Я вот с некоторых пор в это верить перестал. Если осуществятся планы многоуважаемого Катранджи насчет победы мировой деревни над мировым городом и сюда заявятся его башибузуки, пусть даже с русскими фамилиями, кое-какое время мы, возможно, продержимся. Только ведь недолго, очень недолго. Душа подсказывает. Увы, ведь мы с вами простые исполнители.
– Не простые, – генерал Петр Георгиевич раскрыл прикуп, где лежали туз с королем одной масти. – Далеко не простые…
– Блажен, кто верует. Даже премьер-министр является исполнителем, если его дергает за веревочку некто, камердинер, любовница, любовник… А исполнителей принято время от времени убирать, чтобы не возомняли лишнего. Если воцарится Олег первый – тоже поживем какое-то время, пока не затянет в молотилку. Но страху натерпимся. Особенно если Чекменев убедит князя немедленно закрыть границы. Поэтому предлагаю следующее.
То, на что мы подписывались, мы выполнили. Полученные суммы отработали. Никто не сможет упрекнуть, ни на каком толковище предъяву не сделают…
– Чтобы пулю в затылок получить, предъяв не надо, – бархатным голосом сказал Аршавир Богданович, и непонятно было, поддерживает он банкира или возражает ему.
– И я о том же. Значит, лучше всего аккуратно из игры выходить. Вот как мы сейчас выйдем из пульки. Подведем итог по факту, рассчитаемся – и в разные стороны. Я даже в Сиэтл готов, лишь бы здесь не оставаться. А еще лучше – в канадскую глушь или на Юкон.
– Подождите, Андрей Платонович. Дело ведь не закрыто. Ладно, здесь сорвалось. Но у нас же еще и вариант Юдифь в работе. А там все обстоит наилучшим образом. Фигурантка прошла плановую обработку, подведена к объекту, контакт состоялся. Причем, хочу отметить, срыв варианта Александр в определенной степени даже пошел на пользу. Князь испытал естественное облегчение и обостренное чувство прелести жизни. Красивая и возбужденная дама оказалась в самый раз. Тут уж я постарался. И работа с ней продолжается…
Так что, может быть, дотерпим до результата? Не забывайте, Андрей Платонович, здесь сумма будет уже совсем другого порядка. А потом – скатертью дорога, хоть в Сиэтл, хоть на Огненную Землю…
Семен Лукич говорил негромко, с той степенью убедительности, почти гипнотической, которой обладали пресловутые иезуиты, к которым он, очень может быть, действительно принадлежал. Иногда внешнее сходство неплохо годится для маскировки. По принципу второй логической.
Человек старательно, причем утрированно, изображает уголовника – наверняка не уголовник. Женщина пытается выглядеть шлюхой – задумайся, кто она на самом деле и для чего ей это нужно.
– Мне, господа, захотелось вдруг пофилософствовать, – сообщил армянин. – Когда еще придется собраться, посидеть. Может, и никогда. А я, признаться, не люблю, если остаются непроясненные вопросы. Проклятые вопросы, как их называют. Окончательные.
– Неожиданное заявление, – пожевал губами Семен Лукич. – Возникает впечатление, что внутри нашего тесного кружка друзей созрело нечто вроде заговора. Вы все так дружно задумались о вещах, о которых думать в принципе можно, возможно – даже нужно, но не в такой ситуации. Вы сейчас спросите, Арашавир Богданович, что свело нас вместе, таких не похожих, что заставило работать на неизвестных людей с непонятной целью. Для чего мы, рискуя головами, таскаем чужие каштаны из чужого огня?
– Да, именно об этом я хотел спросить. Причем в смысле, так сказать, онтологическом [85] . Мы ведь не рядовые, банальные заговорщики, преследующие конкретные, четко определенные политические цели. Не беспринципные авантюристы, жаждущие денег и удовольствий. Мы – нечто иное, не так ли?
– Разумеется, так. Мы трудимся ради высшей цели. А если при этом прибегаем к достаточно примитивным, не всегда этичным средствам, так это просто жизнь вокруг нас такая. Если хотите, налицо яркое проявление принципа единства содержания и формы.
– Философия – это хорошо, – сообщил генерал Петр Георгиевич. – Я ее в гимназии изучал, после чего основательно забыл. Мне бы попроще. Аршавир прав. Я и сам часто последнее время думаю – какого черта во все эти дела ввязался? Будто затмение нашло. А сейчас будто морок спадает, и до того странно и страшно делается… Согласен с Андреем, надо бежать. Быстрее и подальше.
Семен Лукич наконец сообразил, что назревает бунт на корабле. Пожалуй, уже назрел. Так же неожиданно, как это случалось на настоящих кораблях в шестнадцатом, семнадцатом веках. Копились, копились незначительные сами по себе причины и поводы, и вдруг – срыв.
Только что вполне послушные, работящие матросы превращались в возбужденную, орущую, размахивающую оружием толпу. Капитан летел за борт, какой-нибудь третий штурман или даже боцман принимал на себя команду, наскоро малевали пиратский флаг, вздергивали его на гафель, и галион отправлялся в карибские воды на поиски веселой жизни и легкого счастья.
Но пока он соображал, что ответить своим коллегам, какими доводами, посулами и угрозами удержать ситуацию под контролем хотя бы до завтрашнего утра, события начали развиваться по не зависящей от него программе.
Очень далеко, на другом конце необъятной квартиры, за длинным коридором, разделяющим ее пополам, как Бродвей рассекает Манхэттен, возник непонятный шум. Через толстую, обитую кожей на войлочной подстилке дверь донеслись невнятные крики, грохот и даже два хлопка, очень похожих на выстрелы.
Не успели картежники схватиться за свои пистолеты (слишком они все-таки расслабились), как дверь распахнулась от мощного удара ногой. Три человека в обтягивающих комбинезонах и глухих касках-сферах, с опущенными забралами из зеркально отсвечивающего, пуленепробиваемого стекла ворвались в комнату. Наставили незнакомого вида автоматы с решетчатыми кожухами и изогнутыми, торчащими вниз магазинами.
– Никому не двигаться! Руки на стол. При малейшем движении стреляем без предупреждения.
Служба на пароходе была налажена хорошо. Словно на каком-нибудь крейсере российского флота. Не прошло и трех минут после того, как ракеты зажглись звездами прямо над пирсом, обозначив дымными хвостами направление пуска, как там началось шевеление.