Услышав последний аргумент, Ариана не смогла сдержать улыбку. В конце концов она понимала, что он прав, ей нравился ход его мыслей.
– Но зачем нам жениться?
Он ухмыльнулся:
– Ты не хочешь стать уважаемой женщиной, в твоем-то возрасте?
– Но, Макс, мне только сорок шесть.
Она заулыбалась, и он понял, что победил. Заключая ее в объятия, Макс вспоминал их первый поцелуй двадцать восемь лет назад.
На следующий день они сообщили о своем решении Ноэлю. Он был счастлив. Он крепко расцеловал мать и Макса.
– Ну, теперь я уеду с легким чувством. А к сентябрю обязательно переберусь на другую квартиру. А вы будете жить в нашем доме, мама?
– Мы это еще не обсуждали, – в замешательстве ответила Ариана. Она еще не совсем пришла в себя после внезапного решения. Ноэль вдруг ухмыльнулся и снова чмокнул ее в щеку.
– Подумай хорошенько. Не каждая пара женится, когда уже пора отмечать серебряный юбилей.
– Ноэль!
Ариана и так чувствовала себя несколько неловко, оттого что собиралась замуж в таком возрасте. Она всегда полагала, что женятся люди лет в двадцать – двадцать пять, а вовсе не двумя десятилетиями позже, имея взрослого сына.
– Итак, когда же свадьба?
Макс ответил за нее:
– Мы еще не решили. Но мы подождем до твоего возвращения.
– Надеюсь. Надо бы отметить это дело?
С тех пор как он оставил Гарвард, они, кажется, только этим и занимались вплоть до того дня, когда Ноэль отбыл в Европу.
Но в тот вечер Макс пригласил их на ужин в ресторан «Баскский берег». Трапеза получилась роскошной, но ведь и повод был выдающийся. Они пили за путешествие Ноэля в прошлое и за их смелый шаг в будущее. Как всегда, Ариана не удержалась и уронила несколько слезинок.
Париж оправдал его самые смелые надежды. Ноэль взобрался на Эйфелеву башню, побродил по Лувру. Он посидел в парижских кафе, почитал газету и написал открытку «дорогим помолвленным», подписался: «Ваш сын». Вечером, прежде чем идти ужинать, он позвонил подруге Тамми – Бригитте Годар, с которой обещал связаться в Париже. Бригитта была дочерью известного агента по продаже произведений искусства, владельца картинной галереи Жерара Годара. Ноэль познакомился с Бригиттой во время ее короткой стажировки в Гарварде, а француженка и Тамми еще в школе стали близкими подругами. Бригитта была странной девушкой из еще более странной семьи. Мать свою она ненавидела, отца обвиняла в том, что он живет только своим прошлым, а насчет брата утверждала, будто он совершеннейший псих. Бригитта обладала острым язычком, отличалась живым и веселым нравом, была хорошенькой и забавной.
Но в ней всегда чувствовалось что-то неуловимо трагичное, словно ее постигла тяжкая утрата. И однажды, когда Ноэль серьезно спросил ее об этом, она ответила:
– Ты прав. Моя семья – ее у меня нет, Ноэль. Мой отец живет в своем собственном мире. Его ничто и никто не интересует… Только прошлое… Люди, которых он потерял в той, другой жизни. А все мы как бы не в счет. Мы для него не существуем.
Потом она переменила тему, сказала что-то легкое и циничное, но Ноэль навсегда запомнил выражение ее глаз – там светились печаль и мучительное отчаяние, совершенно не свойственные девушке ее возраста. Теперь Ноэль хотел повидаться с ней и был горько разочарован, узнав, что Бригитты нет в городе.
В качестве утешения он заказал роскошный ужин с вином сначала в «Серебряной башне», а затем в «Максиме». Он обещал себе, что устроит этот кутеж перед отъездом из Парижа, но, к сожалению, пришлось пировать без Бригитты. Времени было хоть отбавляй, и он с удовольствием наблюдал за элегантными француженками и их щеголеватыми кавалерами. Каждый здесь одевался по своему вкусу, публика выглядела куда более космополитичной, чем в Америке. Ему нравилось смотреть на этих женщин, любоваться их походкой, их изысканными туалетами, их ухоженными волосами. Чем-то они напоминали ему мать. Они являли собой совершенство манерой держаться, чувственностью – не бьющей в глаза, а тихой и приглушенной, эта чувственность не оскорбляла, но манила. Ноэлю нравилась утонченность парижанок, она будила в нем неведомые ранее чувства.
Назавтра он ранним утром вылетел из аэропорта Орли и приземлился в берлинском аэропорту Темпельхоф. Его сердце учащенно колотилось в беспокойном ожидании. Конечно, у него не было ощущения того, что он вернулся домой, но он надеялся найти ответы на многие вопросы, надеялся раскрыть секреты, отыскать следы людей, которые давно исчезли. Ему хотелось узнать, как они жили, как любили, что они значили друг для друга. Каким-то внутренним чутьем Ноэль понимал, что ответы на все эти вопросы находятся здесь.
Он оставил вещи в отеле «Кемпински», где у него был заказан номер, и, выйдя из вестибюля, долго стоял и смотрел на Курфюрстендам. Вот она, эта улица, о которой рассказывал Макс. Здесь десятилетиями встречались писатели, художники, разного рода интеллектуалы. Здесь находилось множество кафе и магазинов, оживленно бурлил людской водоворот. Вокруг царила праздничная атмосфера, словно все было специально подготовлено для встречи Ноэля с Берлином.
Во взятом напрокат автомобиле юноша медленно ехал по городу, поминутно сверяясь с картой. Он уже осмотрел развалины церкви поминовения императора Вильгельма, где венчались его родители. Полуобвалившийся шпиль беспомощно торчал над площадью. Ноэль вспомнил рассказ матери о том, как бомбили эту церковь; она стояла живым напоминанием о войне. Вообще в Берлине почти не осталось следов разрушений военного времени, однако кое-где разбомбленные здания намеренно не были восстановлены, являя собой памятники тех страшных лет. Ноэль медленно проехал мимо станции Анхальтер, так и оставшейся невостановленной, миновал зал филармонии и далее поехал через Тиргартен к колонне Победы, а оттуда к дворцу Бельвю, который действительно был красив, как и рассказывал Макс. А потом юноша резко затормозил. Перед ним высился залитый солнцем рейхстаг – штаб-квартира нацистов, защищая которую погиб его отец. Со всех сторон серое здание окружили притихшие туристы.
Для Ноэля рейхстаг не являлся напоминанием о фашизме. Это здание не имело никакого отношения к истории, к политике, к маленькому человечку с усиками, стремившемуся установить контроль над всем миром. У Ноэля оно ассоциировалось лишь с человеком, который, наверное, во многом был похож на него самого, с человеком, который любил его мать, с человеком, которого Ноэль никогда не знал. Мать рассказывала ему про тот день… про взрывы, про солдат, про беженцев, про бомбежки… Про то, как она увидела Манфреда мертвым. И сейчас Ноэль стоял там, и слезы текли по его лицу. Он плакал о себе и об Ариане, он представлял, как она страдала, глядя на безжизненное тело, лежавшее перед ней. Господи Боже, как ей удалось справиться со всем этим?
Ноэль медленно поехал прочь от рейхстага, и тогда он впервые увидел стену: прочная, массивная, непреклонная, она тянулась через весь Берлин, прямо через Бранденбургские ворота и обрубала бессмысленным тупиком некогда цветущую Унтер-ден-Линден. Ноэль с любопытством думал: что же там, за ней? Даже мать с Максом никогда не видели эту стену, разделившую Берлин. Надо будет потом наведаться в восточную часть города, полюбоваться собором, церковью Святой Марии, зданием муниципалитета. Он знал, что там остались не восстановленные с войны дома. Но сначала Ноэль должен был посетить другие места, места, ради которых он сюда приехал.