— Бомба! Бомба! Бомба!
И тут же вокруг все точно взбесились. Народ ринулся в разные стороны, возникла небольшая давка. А потом большая давка. Аксёну два раза чрезвычайно больно наступили на ногу и несколько раз ткнули в ребра.
Где-то недалеко захрипели крякалки, и паника превратилась в свалку. Дым распространялся стремительно, кто-то кричал, что начался пожар, Аксёна уронили и несколько потоптали, он сжался, а потом перекатился под скамейку. Вокруг толкался народ, в воротах рынка возник затор, а другие оказались вообще перекрыты, люди метались, сталкивались, падали, по асфальту катились карамельки и пряники.
Аксён совершенно ни к месту почувствовал голод и был услышан — над головой звякнуло, и тут же оказался засыпан сэндвичами, завернутыми в полиэтиленовую пленку. Сэндвичи выглядели аппетитно, Аксён не удержался и подгреб себе четыре штуки, один съел сразу, остальные рассовал по карманам.
Удачный денек, подумал Аксён. Наверное, самый удачный за последние полгода. Весело, не знал даже, что так может случиться. Не зря в город выбрались, не зря. Теперь бы еще из города свалить…
Сирены приблизились. Народ поредел, дым тоже, видеть стало лучше. Аксён заметил, как два вьетнамца делят красное полотнище, парашют.
Ловко, ухмыльнулся Аксён. Ловко все это. Только непонятно — зачем. Зачем дядя устроил весь этот праздник духа?
Повеселиться?
Подурить?
С утра непонятно и сейчас непонятно. Неужели только из-за пузырей? Пузыри того стоили, но все же…
Появилась милиция. В противогазах. Аксён понял, что дожидаться больше нечего, выкатился под небо и дернул к выходу. Но не к главному, а к другому, там, где зоомагазин. Возле выхода дежурил наряд, Аксёна ткнули в стену и по быстрому обыскали. Отобрали гамбургеры. Деньги оставили, дали пинка. Аксён сказал «спасибо» и отправился бродить по городу.
Поперек, вдоль, по диагонали, каждый раз оставляя Набережную справа, слева и за спиной, иногда, впрочем, она была достаточно близко. Совсем рядом с Набережной в «Кулинарии № 2» купил пирожок и сок, но до четырех оставалось все равно много. Аксён не знал, что делать и вернулся на вокзал, когда рядом шлепали поезда, он чувствовал себя спокойнее, и даже уснул.
В пятнадцать двадцать прогремело что-то особенно тяжелое, то ли трубы, то ли уголь, а может даже и ракеты, установки железнодорожного базирования, Чугун уверял, что их вовсе не распилили.
Аксён выбрался из кресла и поспешил на место встречи, к поликлинике. Дядя Гиляй уже ждал его на остановке. Сидел нога на ногу, курил. Лицо уже было нормальное, благости никакой.
Выглядел довольно. Даже очень.
— Ну что? — спросил дядя издалека.
— Ничего, — равнодушно ответил Аксён. — Погода хорошая.
— Это точно… Послушай, Иван, тут есть где-нибудь спокойное местечко? Чтобы народу поменьше? Полтора человека примерно. Нет, лучше чтобы вообще никого.
— Есть, — сказал Аксён. — И даже по пути. Ну, если пешком домой двинем…
— Пешком? Ну, можно и пешком…
— Тут рядом, километра два.
— Ну, сейчас пойдем. Через два притопа..
Аксён повел. Он все ждал, что дядя начнет расспрашивать — как там на улице Набережной дела, покрашены ли заборы, есть ли вода в колонках и вообще. Но дядя молчал. Тогда Аксён спросил сам:
— Дядя Гиляй, а для чего это вы все придумали?
— Что именно?
— Ну, весь этот маскарад? Непонятно совсем…
— Видишь ли… — дядя Гиляй почесал сигариллой подбородок. — Я пообещал… В некие времена… далекие, отстоящие от наших изрядно… Давно, короче. Так вот, давно…
Дядя Гиляй с удовольствием закурил и сказал:
— Я человек не очень… скажем так добродетельный, и периодически вступаю в конфликт с нормами общепринятой морали… Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Ну да, в общих чертах…
— Догадливость — проклятье нашей семьи, — Гиляй выпустил дым через ноздри. — Жизнь — она требует равновесия… хотя бы относительного. Путем длительных экспериментов на самом себе я выяснил — каждые восемь средних злодеяний должны уравновешиваться, по крайней мере, двумя добрыми делами. Иначе — кирдык, все разваливается, поверь моему опыту… И вот это… ну, пузыри, сигаретки — это, типа, мое покаяние…
— А материализация?
— Материализация — всегда впечатляет, — изрек дядя Гиляй. — Неокрепшие умы трепещут, как липа на ветру… И вообще красиво.
Дядя вздохнул.
— Это искусство немногих, эзотерика души…
Он взмахнул рукой, щелкнул пальцами, прямо из воздуха просыпались конфеты.
Аксён умудрился поймать все. Тот же самый «Мишка», скучает на севере.
— Цирковно-приходское училище, — прокомментировал дядя, — два курса, между прочим, вольтижер второго разряда, слесарь-дефектолог… Изгнан происками врагов…
Дядя Гиляй снова щелкнул пальцами, и чудесным и опять неуловимым образом в его руке возникла плоская бутылочка с коньяком. Аксён подумал, что дядя на самом деле мастер, возможно даже не третьего разряда, а вполне и выше — ловко щелкает.
— Дорогой мой Ваня, — дядя Гиляй с мясом содрал с бутылки пробку, — дорогой мой Ваня… Всегда надо бежать скорее поезда… Искушение сильнее меня, не могу смотреть на страдания народа…
Гиляй приставился к бутылке, в четыре глотка ее осушил, после чего сказал:
— Идем дальше. Туда, в пампасы…
По пути они еще один раз останавливались, и дядя Гиляй еще раз материализовывал коньяк.
— Расширяет сосуды, полезно для релаксации. Народ так всегда делает.
Аксён ничего не сказал, с материализацией было все ясно.
Тропинка растроилась, Аксён двинул по правой. Скоро лес измельчал и сошел до невысоких, ниже человеческого роста, кустов неопределенной породы.
Аксён остановился. Дядя Гиляй тоже.
— Я что-то не пойму, — он сморщил нос, — Не пойму… Это от меня воняет или вообще, Вселенная?
— Вообще. Тут отстойники городские, они и воняют.
— Вселенная тоже воняет, можешь мне поверить…
— Там не может вонять, там нет воздуха.
— Там, — дядя Гиляй указал в небо, — там есть воздух. Просто он сильно разряжен, но он есть. Молекулы летают между мирами, к нам тоже залетают. Поэтому любая собака, даже ваша Жужжа, чувствует, как воняет космос. Вот ты думаешь, почему псы воют на Луну? Они чувствуют, как она воняет. Она страшно воняет. Эта вонь…
Дядя обвел руками кусты.
— А эта вонь в сто раз лучше вони Вселенной. Я тебе это как эксперт заявляю, а я уж толк знаю, какой только вони я не наслушался…
— Это отстойники.
— Отстойники?