А Тюлька слушал, забыв про мясо, не замечая, как вспрыгнувший огонек прожигает дыру в калоше.
А потом дядя рассказывал стихи, видимо, и его пробрало, мужики на трезвую голову стихи ведь никогда не рассказывают. Стихи. Что-то про ночь, про дождь и ветер, про одиночество, про залетевшего в дом ворона — вестника мрака.
Чугуну дядя привез ремень. Утверждал, что реальный «GUCCI», вроде как купил у настоящего бутичного дилера, который втихаря приторговывал стоками.
Аксён получил телефон. Телефон ему был совершенно не нужен, Ломы не входили в зону покрытия, один Чугун умудрялся звонить через хитрую проволоку. но дяде спасибо он сказал. Решил, что как только дядя свалит, он загонит аппарат в городе.
Матери тоже что-то привез, она не показала.
Тюльке подарил большой резиновый шар с ушами сверху, шар можно было надувать, а потом на нем прыгать на манер лягушки. И Тюлька шар немедленно надул и принялся скакать по двору, врезаясь в покрышки, переворачиваясь и веселясь всячески. В конце-концов, воткнулся в колодец и сильно стукнулся лбом.
— Если взять четыре таких штуки и связать, то можно до Волги добраться, — радостно крикнул он.
Аксён представил, как Тюлька плывет на надувных шарах в Волгу. Красиво представилось.
— В будущем у машин будут круглые колеса, — заявил Тюлька.
— А сейчас они что, квадратные?
— Нет, ты не понял, они будут как шары. Как вот это.
Тюлька снова оседлал шар и пустился прыгать.
— Где дядя?
Тюлька махнул в сторону леса.
— Там. Что-то устраивает. Варит что-то.
Аксён решил посмотреть. Двадцать пятое. Только начало. Самое начало, каникулы вчера начались. Надо заполнить дни чем-нибудь. Дурацкими делами и ненужными разговорами. Что-то делать и с кем-то разговаривать. Как можно меньше думать.
Потому что так быстрее.
Дядя устроился основательно. Расчистил полянку двадцать на двадцать, натаскал покрышек и ящиков, ведра валялись, тазы старые, из битых кирпичей сложено что-то вроде печки. На печке красовался чугун, наполненный песком, на чугуне турка с длинной ручкой.
Дядя Гиляй варил кофе.
— Здравствуйте, — сказал Аксён.
— Привет, — дядя был бодр, — сегодня отличный день. В этот день четыре года назад…
Дядя замолчал.
— Кофе у вас вкусно пахнет.
— Кофе, точно, — дядя Гиляй углубил турку в песочные барханы. — Настоящий. Сто грамм — пять тысяч рублей.
— Сколько? — не поверил Аксён.
— Пять, — Гиляй продемонстрировал руку. — Один дружбан угостил. Он в Москве работает, в Барвихе. Слыхал?
— Не…
— Ну и ладно. Хозяева на даче оставили. А у них правило такое — что забыто или оставлено — все техперсоналу. Один раз телефон за штуку баксов оставили — так только симку потом взяли, а телефон дружбану. Аристократия, блин. Ты пей.
Аксён попробовал.
Это был не кофе. Вернее, это был кофе, а все, что пил Аксён раньше, кофе безо всякого сомнения не являлось. Это…
— Вкусно?
— Ага. Прямо… Ну, не знаю.
— Элитный сорт. Реально элитный. Короче, он растет в Африке, ну, на обычных кофейных кустах. Или деревьях, не знаю, на чем он там растет. И когда он поспевает, прибегают местные суслики. Или белки… Так вот, эти белки жрут зерна, но не разжевывают их, прямо так глотают, чтобы голода не чувствовать. Само-собой, эти зерна не перевариваются, и на следующий день выходят естественным путем. И тут же хитрые берберы их собирают, сушат, а потом жарят. Получается очень дорогой кофе, для ценителей.
— Так это что? — Аксён брезгливо поболтал чашку.
— Ага, — подтвердил дядя Гиляй. — Он от этого приобретает необычные вкусовые свойства.
— Это какашки сусликов?
— Ты говорил, что вкусно.
— Вкусно, — грустно согласился Аксён.
— Ну, и не обращай…
Дядя замолчал и принялся чесать подбородок, его явно посетила какая-то идея.
— Я вот что думаю, — сказал он через минуту. — Вот… Вот если купить, допустим, мешок кофейных зерен, ну, в той же Костроме, обжарить их как следует, и заставить Вячеслава их глотать…
— Что?! — сморщился Аксён.
— Шучу-шучу, — успокоил дядя. — Шутка. Пей кофе, давай подгорячу.
Аксён протянул кружку. А что, где-то там ведь едят какие-то ласточкины слюни или еще что такое, и клопов каких. Кофе из беличьих какашек…
— Дядя, а что вы там рассказывали вчера… Ну, стихотворение. Про ворона.
— А, это… — дядя Гиляй почесал уже лоб. — Я шепнул, друзья сокрылись вот уж многие года… ты-ры-пыры ты-ры-пыры как надежда навсегда, ворон каркнул, ворон каркнул, ворон каркнул никогда… Не помню, как его звали, писатель и поэт.
— Поэт?
— Ну, и поэт тоже. Он сошел с ума и утопился. А может, под поезд бросился. Под бронепоезд.
— И умер?
— Конечно. Кто же после поезда выживает… А ты стихи сочиняешь?
— Да не…
— А что так? — удивился Гиляй. — Все нормальные ребята сочиняют стихи. Я вот сочинял. Когда был влюблен. Глупые, конечно…
— Я тоже сочиняю, — вдруг признался Аксён.
— Про любовь?
— Про Робинзона Крузо.
Дядя икнул от неожиданности.
— Интересная тема… — сказал он. — Необычная… Никогда… Может, прочитаешь что-нибудь.
— Да я больше не сочиняю…
— Ну, из раннего тогда. Наверняка это очень познавательно.
— Ну да…
Аксён принялся вспоминать. Стихи про Робинзона Крузо он бросил сочинять год назад и с тех пор ничего не создал. Но старое помнил.
— Ладно, прочитаю, — сказал Аксён. — Только смеяться не надо.
— Не буду, — заверил дядька. — Стихи — это вообще не повод для смеха, стихи — это трепет души. Давай, Иван.
Аксён вздохнул и пробубнил:
У Робинзона Крузо
Имелась аркебуза
А также барабан
И Пятница — болван
Аксён замолчал, взглянул на дядю — одобряет или нет? Понять по лицу было трудно.
— Мне кажется, лучше так — «И Пятница — баран», — сказал дядя. — Может быть. Я не очень разбираюсь, если честно. Знаешь, я однажды немного… Ну, короче, попал. И там была «Карманная поэтическая библиотечка», я ознакомился… Два раза. Послушай, Иван, ты мне кастрюлю старую принеси, ладно?
— Зачем?
— Свинец плавить буду.