Гордиевский встретился с англичанином в небольшом пабе, пивном баре, где они встречались и раньше друг с другом. На свидание приехал сам Холдер, известный Гордиевскому под другим именем.
— Вы просили о срочной встрече? — спросил Холдер.
— Меня вызывают в Москву. Вчера я встречался с послом. Ему пришла телеграмма. Вечером пришла еще одна с подтверждением вызова.
— Мотивы указаны? — нахмурился англичанин.
— Да. Меня хотят назначить новым резидентом в Лондоне. Они вызывают меня для встречи с Чебриковым и Крючковым.
— Очень хорошо, — ответил Холдер, — я только не понимаю, что именно вас беспокоит?
— Сам тон телеграммы. Он какой-то слишком праздничный. Никогда раньше таких телеграмм не приходило.
— Это ничего не значит, — немного подумав сказал Холдер, — новый лидер Советского Союза говорил на апрельском Пленуме о большей гласности. Новью времена — новые нравы.
— Но люди старые, — возразил Гордиевский, — нет, мне решительно не нравится эта телеграмма.
— Мы проверяли и по своим каналам. И просили американцев. В Москве все чисто, — успокоил его Холдер, — иначе мы бы знали. Может, ваше столь быстрое назначение зависит и от самого Горбачева.
Гордиевский понимал, что имеет в виду Холдер. В конце прошлого года, еще не будучи Генеральным секретарем ЦК КПСС, Михаил Сергеевич Горбачев посетил Великобританию, где впервые встречался с Маргарет Тэтчер. Встреча, как известно, получилась историческая, и Тэтчер поверила в молодого, перспективного, трезво мыслящего Михаила Горбачева, отныне оказывая ему поддержку на всех этапах его руководства. Об этой встрече позднее будут написаны сотни книг, сняты кинофильмы, о ней будут рассказывать оба участника переговоров — Маргарет Тэтчер и Михаил Горбачев. Но ни советский лидер, ни премьер Великобритании, так никогда и не узнают, что документы для встречи Горбачева с Тэтчер готовил… Олег Гордиевский, заместитель резидента ПГУ КГБ по политической разведке в Лондоне. То есть, готовил даже не он, а английская секретная служба. Горбачев на переговорах с Тэтчер получил «шпаргалку» от разведки англичан и именно поэтому произвел на проницательную «железную леди» такое большое впечатление.
— Я не думаю, что такая телеграмма послана под диктовку самого Горбачева, — ответил Гирдиевский.
— Вы не хотите лететь в Москву? — понял Холдер.
— Я считаю, что мне пора переходить к вам вполне легально. И забрать свою семью. Если мы вернемся в Москву, их уже не выпустят.
Холдер задумался. Потом поинтересовался.
— Вы летите один или вместе с семьей?
— Пока один. Ведь это срочный вызов.
— Они бы вызвали вас вместе с семьей, если бы в чем-то подозревали, — предположил Холдер.
— Там сидят не дураки, — впервые за время разговора улыбнулся Гордиевский, — они бы такого никогда не сделали.
— Вы хотите остаться? — переспросил Холдер.
— Я не совсем уверен, — признался Гордиевский, — меня могут арестовать сразу, как только я сойду с самолета.
— Тогда оставайтесь, — решился Холдер, — вы можете уйти прямо сейчас?
— Это не выход, — Гордиевский был достаточно опытным разведчиком, — так нельзя поступать. А если это всего лишь мои собственные страхи? Что тогда?
— Я вас не понимаю, мистер Гордиевский, — вконец запутался Холдер, — вы все-таки хотите лететь?
— У меня нет другого выхода, — вздохнул Гордиевский, — пока кроме этой телеграммы нет ничего, что говорило бы об обратном. Я должен лететь.
— В таком случае, мы свяжемся с вами в Москве по обычному каналу, — успокоился Холдер, — если произойдет нечто неординарное, вы всегда сможете связаться с нашим представителем. Вы его знаете. Он будет ждать вашего звонка.
— Да, конечно, — хмуро ответил Гордиевский, — я вылетаю завтра.
Ни он, ни мистер Холдер даже не подозревали, что за их встречей внимательно следят сотрудники советской разведки. Они не могли слышать, о чем именно говорят эти двое, но фотографии мистера Холдера в разных ракурсах они сделали.
На следующий день утром, в воскресенье, 19 мая 1985 года по личному указанию Попова посольский «форд» «Гранада» отвез полковника в аэропорт.
Вскоре самолет, в котором сидел Гордиевский, приземлился в Москве. И, пока еще не утвержденный, новый резидент Олег Гордиевский ехал к себе домой, сам Крючков получил известие о его прибытии в Москву. На столе у него уже лежали фотографии Холдера. Он несколько минут рассматривал документы, внимательно читал донесение особой группы из Лондона. Закончив читать, все аккуратно сложил в одну папку, немного подумал, постучав пальцами по столу, поднял трубку прямого телефона самого Председателя КГБ СССР.
— Виктор Михайлович, — разрешите к вам зайти.
Получив разрешение, он положил трубку на рычаг телефона и, тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрел на лежавшую перед ним папку.
— Сукин сын, — громко сказал он.
Наблюдения он почти не чувствовал. Даже удивлялся, неужели его связной ошибся и в Центре просто решили перестраховаться? Или его «консервация» имела еще какое-то непонятное ему предназначение? Но иногда ему казалось, что он все-таки замечает повышенный интерес к своей персоне со стороны посторонних людей, и каждый раз это вызывало у него внутренний протест, словно на подсознательном уровне атрофирующееся чувство страха перерождалось в чувство сомнения и бессилия перед надвигающейся катастрофой.
Он пытался анализировать свои прошлогодние действия, стараясь осознать и найти ту единственную ошибку, в результате которой теперь он стал бояться собственной тени и фактически оказался отстраненным от работы. Тщательный анализ своих ошибок вкупе с гибелью Тома наводил на неутешительный вывод, что в Балтиморе им все-таки не удалось полностью переиграть ФБР и ЦРУ, неведомым образом американцы все-таки поочередно вышли и на Тома, и на него. Значит, их расчеты в Балтиморе и последующее отправление донесения через Сюндома были той роковой ошибкой, из-за которой погиб Том.
Он понимал, что «консервация» и состояние неопределенности не могут продолжаться слишком долго. Либо американцам это надоест и его арестуют, либо — второй вариант был менее вероятен — они поймут, что он не представляет для них должного интереса и тогда наблюдение будет снято. В этот вариант верилось с трудом еще и потому, что наблюдение за самим Кемалем, очевидно, основывалось на каких-то первичных данных. Его связи с Питером Льюисом проследить не смогли, это стало ясно уже через неделю, когда они церемонно раскланялись с Питером на одном из приемов. Какими именно данными они располагали, для Кемаля оставалось загадкой. Но проводить свой рабочий день в постоянном ожидании ареста было невыносимо. От этого можно было сойти с ума. И тогда он принял решение.