После этого Эшби позвонил Кэвеноу.
— Томас, — сказал он, — я все понимаю. Все прекрасно понимаю. Но и ты должен меня понять. Только что я говорил с Директором ЦРУ. У него в кабинете сидел сам Роберт Макфарлейн, помощник Рейгана. Ему звонил тесть Кемаля. В общем, мы ошибались. «Вакх» совсем другой человек и твоего подозреваемого нужно отпускать.
К его удивлению, Кэвеноу не возразил ни единым словом. Просто молча выслушал его достаточно длинную речь и тяжело сказал:
— Он уже позвонил, Александр, и я уже все знаю. Спасибо тебе. Завтра утром мы его освобождаем. Если не хочешь, не приезжай.
— Я приеду, — твердо пообещал Эшби.
— Как хочешь, — Кэвеноу отключился и в этот момент дверь его кабинета открылась.
Вошел высокий, худощавый человек в очках. У него был внимательный, цепкий взгляд.
— Олдридж Эймс, — сказал он протягивая руку, — мне поручена координация наших совместных действий против КГБ СССР.
В стране разворачивалась невиданная прежде антиалкогольная кампания. Тысячи людей простаивали в очередях за бутылкой спиртного. В районах комсомольские активисты с горящими от нетерпения глазами объявляли об очередном месячнике трезвости. На митингах и встречах новый Генеральный секретарь говорил долго, убежденно и правильно. Страна радостно внимала уже забытой нормальной человеческой речи, не замечая как путано и часто не по делу говорит новый лидер прогрессивного человечества. А его появлявшаяся повсюду супруга просто вызывала раздражение своими манерами и вызывающими нарядами. Но в стране все равно продолжалась антиалкогольная кампания. Потом объявили, что нужно бороться с нетрудовыми доходами и все как один выступали на партийных и профсоюзных собраниях, уверяя в необходимости борьбы именно с нетрудовыми доходами. Дело доходило до полного идиотизме. Слушатель Высших курсов милиции был исключен из партии только за то, что осмелился, вернувшись домой, доехать до горячо любимой мамы на леваке. Он таким образом потворствовал нетрудовым доходам. И парня торжественно исключали из партии, да заодно и из высшей школы, ломая ему жизнь.
Вырубались виноградники, что во многих районах Кавказа и Крыма всегда считалось самым страшным грехом. Закрывались заводы по производству отборных коньяков и коллекционного шампанского. Почему-то в Постановлении ЦК КПСС разрешалось употребление пива, очевидно, приравненного к безалкогольным напиткам. На вопрос одного из приморских секретарей райкома, является ли пиво алкогольным напитком, председатель исполкома ломал голову минут двадцать. С одной стороны, секретарь утверждал, что это алкоголь, но с другой было Постановление ЦК КПСС. И тогда нашедший выход из трудного положения подхалимствующий председатель торжественно объявил, что пиво — «мелкоалкогольный напиток», заслужив с этих пор прозвище «мелкоалкогольного подхалима».
Затем также торжественно была разрешена индивидуальная частная деятельность. Юристы ломали голову, как отличать нетрудовые доходы от индивидуальной частной деятельности. Но улыбающийся генсек с кровавым пятном на лбу говорил так уверенно и убедительно, что всем хотелось верить. И все продолжали верить.
Появление такого лидера вызвало и небывалый энтузиазм народа. Непонятно почему стали улучшаться экономические показатели. Особенно в первые два года правления нового лидера. Впервые в история своей страны советские люди начали получать автомобили даже в рассрочку. И хотя речь шла только о маленьких «запорожцах» и «москвичах», для многих это было событием. Торжественно было заявлено, что предыдущий лысоватый генсек, столь эмоционально снявший однажды на глазах у всего мира свою обувь и обещавший построить к началу восьмидесятых коммунизм, несколько ошибался, и новая программа партии будет пересмотрена. Зато также торжественно, как и коммунизм, людям пообещали новые квартиры. Каждому свое жилье, заявили новые «строители коммунизма», и заявили, что завершат строительство к двухтысячному году.
Вообще каждый приходивший генсек нес новую программу. То ли коммунизма, то ли продовольственную, то ли жилищную. Но каждый обещал сделать это непременно в течении пятнадцати-двадцати лет, очевидно, справедливо считая, что сам не доживет до исполнения собственной мечты. Ситуация напоминала известную сказку Ходжи Насреддина взявшегося научить осла петь в течении трех лет и попросившего за это триста золотых. На удивленный вопрос жены, как он научит петь осла, умный Насреддин резонно ответил, что за это время помрут либо шах, либо осел. Очевидно, генсеки исходили из подобной логики, которая, кстати, всегда срабатывала. Один из двоих умер, так и не построив коммунизма, еще один из двоих умер, не претворив в жизнь продовольственной программы, чтобы накормить всех желающих. Правда, нужно отдать должное и этому генсеку, свое окружение он накормил. С большим запасом на несколько десятилетий. И, наконец, последний генсек, обещавший каждой советской семье по квартире. Он действительно умудрился раздарить почти весь жилищный фонд страны, республики и города, но сама Программа по жилью, конечно, не выполнена, да она и не могла быть выполнена, а сам генсек переехал в красивое здание, скромно названное фондом его собственного имени. И все были довольны. Действительно, каждый раз умирал один из двоих.
А в стране рождались и умирали люди, трудились, смеялись, любили, ненавидели — словом, жили своей жизнью. После побега Гордиевского англичане выслали из страны целую группу дипломатов, уличенных в разведывательной деятельности против «туманного Альбиона». В ответ советская сторона выслала такое же количество английских дипломатов, также уличенных в подобных безобразиях. И хотя все обо всем давно знали, тем ни менее эти чувствительные и неприятные уколы довольно здорово мешали отношениям обеих держав, тем более крепких после встречи в 1984 году Тэтчер и Горбачева.
Никто и никогда не сказал Михаилу Горбачеву, что его встреча с премьер-министром Великобритании была подготовлена английской разведкой. Никто не сказал ему, что все наброски его предложений и вопросов делал многолетний сотрудник английской разведки, бывший, так и не назначенный, резидент ПГУ КГБ в Лондоне полковник Олег Гордиевский.
Крючков, знавший об этом, предпочитал хранить молчание, а Председатель КГБ Чебриков, ставший членом Политбюро только при Горбачеве, вообще делал вид, что его не касаются подобные вещи и никогда бы не стал говорить генеральному секретарю столь неприятных вещей.
Получив подтверждение о прибытии Гордиевского в Лондон, Крючков вызвал к себе Дроздова и Трапакова.
— Довольны? — сухо спросил он своих сотрудников. — Ваш любимец уже в Лондоне.
— Это было необходимое решение, Владимир Александрович, — убежденно сказал генерал Дроздов.
Крючков, уже знавший об операции в мельчайших деталях, не стал более возражать. Просто обратился к Трапакову:
— Как там Юрченко?