Нерон был вне себя от бешенства. И он бы, наверное, убил Петрония на месте, если бы не понимал до конца всей отчаянности своего положения.
Да, ситуация вышла из-под контроля, но Петроний все-таки спас положение. Он догадался в нужный момент отдать приказание служащим амфитеатра о немедленном поджоге «Трои» и вложил в уста императора подходящую реплику.
Теперь народ в замешательстве – чему верить? Словам Секста или императору. Гнев Юпитера, обелявший Нерона в глазах народа, предстал воочию. А то, что он был инсценирован Петронием, к счастью, знал только узкий круг лиц.
С другой стороны, суеверного Нерона напугало чудесное спасение Анитии. Конечно, можно было думать, что это просто случайность, стечение обстоятельств. Но случайность ли? И как объяснить это народу? Наконец, что с ней теперь делать?
– Петроний, я начинаю подозревать, что это ты плетешь против меня заговор! – кричал Нерон.
– Прикажи казнить меня, божествен ный! – спокойно отвечал Петроний, терять ему было нечего.
– И прикажу! – император топал ногами.
Нерон не выносил, когда кто-либо позволял себе говорить с ним в таком тоне. Но нервы у всех были на пределе, так что сдерживать себя приходилось даже императору.
– Я думаю, мы сможем все уладить. Зав трашние игры пройдут именно так, как нам нужно, – сказал Петроний, когда Нерон чуть– чуть пришел в себя. император испытывающее посмотрел на Петрония.
– Казнь Максимилиана не разочарует тебя, – Петроний почтительно опустил голову.
Раздался короткий звонок. Данила поднялся с дивана и пошел открывать дверь.
Аня стояла на пороге нашей съемной квартиры, – тонкая, тихая, с бледным как полотно лицом. Вид у нее был потерянный.
– Что случилось? – спросил я.
– Врачи говорят, его спасет только чудо. Я подумала, что вы сможете помочь.
– она сказала это спокойно и ровно, глядя куда-то мимо или даже сквозь нас. Меньше чем через час мы уже были в его палате. Последние сутки Максим почти не приходил в сознание.
* * *
Накануне поздним вечером состояние Максима стало внезапно странным образом ухудшаться. Врачи не могли понять почему. На глазах все его тело покрывалось багровыми пятнами. Они выглядели, словно кровоподтеки от ударов.
В какой-то момент, еще будучи в сознании, Максим внезапно потерял способность говорить. Он пытался издавать какие-то звуки, что-то сказать Ане. Но язык его не слушался, превратившись в неподвижный, мертвый кусок биологических тканей.
«Двусторонний паралич языка… – протянул обследовавший его дежурный врач. – Странное дело. Как такое может быть?.. Непонятно».
Утром собрали консилиум, пригласили профессора, долго обследовали Максима и пытались понять, какова природа возникших кровоподтеков. Аллергия? Нарушение свертываемости крови? Слабость сосудистых стенок?
Когда врачи вышли из палаты, Аня подошла к профессору и спросила:
– Я его гражданская жена. Вы можете сказать, что с ним?
Профессор внимательно посмотрел на Аню и отвел ее в сторону.
– Он у вас верующий? – пожилой уже мужчина смотрел на нее испытывающим взглядом поверх тонких очков.
– Верующий? – не поняла Аня.
– Ну, христианин? – уточнил он.
Аня задумалась. Как ей правильно ответить на этот вопрос?
– Верующий, но не христианин, – сказала она через секунду. – Но почему вы спрашиваете?
– Видишь ли, милая, – профессор выглядел сосредоточенным и одновременно с этим растерянным. – Очень уж похожи на стигма ты… Знаешь, что это такое?
– Да, знаю, – ответила Аня.
Профессор выдержал долгую паузу, в продолжение которой напряженно смотрел в пол, словно пытался там что-то найти.
– Умеешь молиться – молись, – сказал вдруг этот странный пожилой человек в белом халате. – Знаю, это звучит глупо. Но молись…
******* Максим открыл глаза и посмотрел на нас.
– Э-э-эу, э-э-эу, – мычал он, переводя взгляд с нас на Аню и с Ани на нас.
Его руки хаотично двигались по одеялу. Он, видимо, не мог с ними управиться, но хотел что-то показать нам с помощью жеста.
Данила подсел к нему на кровать и тихо спросил:
– Тебе кажется, Аня в опасности?
– Э-э-эу! Э-э-эу! – Максим делал Даниле утвердительные знаки головой и, кажется, улыбался – его поняли!
– Мы позаботимся о ней, не волнуйся. Позаботимся…
– Э-э-эу! Э-э-эу…
Сознание Максима стало мерцать, и он погрузился в небытие.
– Вот, – Аня приподняла одеяло.
Мы увидели изуродованное кровоподтеками тело. И тут, прямо на наших глазах, огромные, массивные багровые пятна стали проступать на его кистях и стопах. Казалось, что в них лопнули сосуды, сразу все. Кровь хлынула в ткани, и они мгновенно разбухли.
Я инстинктивно прикоснулся к багровому стигмату на его ладони. И в то же мгновение пол стал уходить у меня из-под ног. Яркий солнечный свет, заливавший пространство, ударил в глаза. Барабанные перепонки судорожно задрожали от неистовых криков улюлюкающей толпы, скандирующих аплодисментов, топота ног, рева диких животных и надрывного стона умирающих.
На гигантских трибунах античного Колизея бесновалось обезумевшее людское море. Волна возбуждения мощным потоком прокатывалась по трибунам и, не затухая ни на мгновение, тонула в следующей. Арена, как поле брани, была усеяна человеческими телами, сотни животных – львов, тигров, пантер, леопардов, диких собак, – обезумев от вкуса крови и обилия жертв, рвали на куски человеческие останки.
На высоком помосте в центре арены три раба, орудуя большими молотками, приколачивали тело человека к кресту.
Толпы черни с самого рассвета ждали, когда же откроются ворота амфитеатра.
Со страхом и упоением люди прислушивались к рычанию львов, хриплому реву пантер и вою диких собак. Зверей не кормили уже два дня, лишь дразнили кровавыми кусками мяса. Представление с участием зверей должно было стать кульминацией торжеств. Публика ожидала чего-то прежде не виданного и особенного.
Количество животных, привезенных в Рим со всей империи, обещало предстоящему зрелищу грандиозный успех. Трибуны заполнились незадолго до полудня.
Народ спорил: одни говорили, что львы искуснее разрывают людей, другие – что тигры.
Ходили слухи, что на арене будут разыгрываться сюжеты о жизни бога, которому поклоняются христиане.
* * *
Петронии все продумал, никаких неожиданностей не будет. Сначала с животными сразятся гладиаторы – это всегда возбуждает толпу. А потом он устроит кровавое месиво, кинув на растерзание голодным животным всех не казненных еще христиан.