— А на что это вам так спешно понадобились деньги?
— Хочу уехать. Слишком я зажился в этих местах. Мы с женой хотим перебраться на Запад.
— Ваша жена хочет уехать? — в изумлении воскликнул Том.
— Десять лет она только о том и говорила. — Он на миг прислонился к колонке, ладонью прикрыв глаза от солнца. — А теперь, хочет не хочет, все равно уедет. Я ее отсюда увезу.
Мимо в облаке пыли промчался «фордик», чья-то рука помахала на ходу.
— Сколько с меня? — отрывисто спросил Том.
— Дошло тут до моих ушей кое-что неладное, — продолжал Уилсон. — Потому-то я и решил уехать. Потому и насчет машины вам докучал.
— Сколько с меня?
— Доллар двадцать центов.
От несокрушимого напора жары у меня мутилось в голове, и прошло несколько неприятных секунд, прежде чем я сообразил, что подозрения Уилсона пока еще никак не связаны с Томом. Просто он обнаружил, что у Миртл есть другая, отдельная жизнь в чужом и далеком ему мире, и от этого ему стало физически нехорошо. Я посмотрел на него, затем на Тома — ведь часу не прошло, как Том сделал совершенно такое же открытие, — и мне пришло в голову, что никакие расовые или духовные различия между людьми не могут сравниться с той разницей, которая существует между больным человеком и здоровым. Уилсон был болен, и от этого у него был такой непоправимо виноватый вид, как будто он только что обесчестил беззащитную девушку.
— Хорошо, машину я вам продам, — сказал Том. — Завтра днем она будет у вас.
Всегда для меня в этой местности было что-то безотчетно зловещее, даже при ярком солнечном свете. Вот и сейчас я невольно оглянулся, словно чуя какую-то опасность за спиной. Гигантские глаза доктора Т. Дж. Эклберга бдительно несли свою вахту над горами шлака, но я скоро заметил, что за нами напряженно следят другие глаза, и гораздо ближе.
В одном из окон над гаражом занавеска была чуть сдвинута в сторону, и оттуда на нашу машину глядела Миртл Уилсон. Она вся ушла в этот взгляд, не замечая, что за ней наблюдают; разнообразные оттенки чувств постепенно проступали на ее лице, как предметы на проявляемой фотографии. Мне и раньше приходилось подмечать на женских лицах подобное выражение, но на этот раз что-то в нем было несообразное, непонятное для меня, — пока я не догадался, что расширенные ревнивым ужасом глаза Миртл устремлены не на Тома, а на Джордан Бейкер, которую она приняла за его жену.
Нет смятения более опустошительного, чем смятение неглубокой души. Том вел машину, словно подхлестываемый обжигающим бичом паники. Еще час назад его жена и его любовница принадлежали ему прочно и нерушимо, а теперь они обе быстрее быстрого ускользали из его рук. И он все сильней нажимал на акселератор, инстинктивно стремясь к двойной цели: догнать Дэзи и уйти от Уилсона. Мы мчались к Астории со скоростью пятьдесят миль в час, пока впереди, в стальной паутине ферм надземки, не замаячил неторопливо катящий синий «фордик».
— В районе Пятидесятой улицы есть большое кино, где довольно прохладно, — сказала Джордан. — Люблю Нью-Йорк летом, во второй половине дня, когда он совсем пустой. В нем тогда есть что-то чувственное, перезрелое, как будто стоит подставить руки — и в них начнут валиться диковинные плоды.
Слово «чувственный» разбередило тревогу Тома, но прежде чем он успел придумать возражение, «фордик» остановился, и Дэзи замахала рукой, подзывая нас.
— Теперь куда? — спросила она.
— В кино, может быть?
— Ох, в такую жару, — жалобно протянула она. — Вы ступайте, если хотите, а мы покатаемся и приедем за вами к концу сеанса. — Она сделала слабую попытку пошутить: — Назначим свидание на перекрестке. Я буду мужчина с двумя сигаретами во рту.
— Здесь не место спорить, — раздраженно сказал Том, услышав негодующее рявканье грузовика, которому мы загородили путь. — Поезжайте за мной к южному въезду в Центральный парк, тому, что напротив отеля «Плаза».
По дороге он то и дело оглядывался, чтобы посмотреть, едут ли они следом, и, если им случалось застрять среди потока машин, он сбавлял скорость и ждал, когда «фордик» покажется снова. Казалось, он боится, что они вдруг нырнут в боковую улицу и навсегда скроются из виду — и из его жизни.
Но этого не случилось. И мы все сообща приняли труднообъяснимое решение — снять на вечер гостиную номера-люкс в «Плаза».
Подробности долгого и шумного спора, в результате которого мы были загнаны в эту гостиную, стерлись у меня из памяти; хотя я отчетливо помню неприятное ощущение, которое я испытывал во время этого спора оттого, что мои трусы обвивались вокруг ног, точно влажные змеи, а по спине то и дело скатывались холодные бусинки пота. Началось с предложения Дэзи снять в отеле пять ванных и принять освежающий душ; затем разговор пошел уже о «местечке, где можно выпить мятный коктейль со льдом». При этом раз двадцать было сказано: «Идиотская затея!» — но в конце концов, говоря все разом и перебивая друг друга, мы кое-как сговорились с обалделым портье. Нам казалось — или мы себе внушали, — что все это необыкновенно весело.
Комната была большая и душная, и хотя шел уже пятый час, в окна, когда их распахнули, повеяло только сухостью накалившейся зелени парка. Дэзи подошла к зеркалу и, стоя ко всем спиной, стала поправлять прическу.
— Роскошный апартамент, — благоговейным шепотом произнесла Джордан. Все расхохотались.
— Отворите еще окно, — не оглядываясь, распорядилась Дэзи.
— А больше нет.
— Ну, тогда придется позвонить, чтобы принесли топор…
— Прежде всего — довольно разговоров о жаре, — сердито сказал Том. — А то долбишь все время: жара, жара — от этого только в сто раз хуже.
Он развернул полотенце и поставил на стол свою бутылку виски.
— Что вы к ней придираетесь, старина? — сказал Гэтсби. — Вы ведь сами захотели ехать в город.
Наступила тишина. Вдруг толстый телефонный справочник сорвался с гвоздя и шлепнулся на пол. Джордан сказала шепотом: «Извините, пожалуйста», — но на этот раз никто не засмеялся.
— Я сейчас подниму, — сказал я.
— Не надо, я сам. — Гэтсби долго рассматривал лопнувший шнурок, потом с интересом хмыкнул и бросил справочник на стул.
— А без этого своего словца вы никак не можете? — резко спросил Том.
— Какого словца?
— Да вот — «старина». Где только вы его откопали?
— Слушай, Том, — сказала Дэзи, отходя от зеркала. — Если ты будешь говорить людям дерзости, я здесь ни минуты не останусь. Позвони лучше, чтобы принесли лед для коктейля.
Том снял трубку, но в эту минуту сжатый стенами зной взорвался потоками звуков — из бальной залы внизу донеслись торжественные аккорды мендельсоновского свадебного марша.
— Нет, вы подумайте — выходить замуж в такую жару! — трагически воскликнула Джордан.