– Мне не кажется глупым желание почувствовать себя любимой и ценимой другими, – проникновенно сказал Брэд. Они помолчали, и он рискнул подтолкнуть ее: – Иден, ты ведь пытаешься мне что-то сказать… но я пока не могу понять, что именно.

– Я завидовала жизни миссис Фаррингтон, но теперь, когда я могу получить такую жизнь, я вдруг поняла, что не хочу этого. Я не хочу жить в этом доме одна… – Брэд хотел ей возразить, но Иден жестом попросила не прерывать ее. – Я не хочу жить в нем даже вдвоем и сделать из него конфетку, как выразилась моя дочь. Этот дом нуждается в молодой жизни и ждет, чтобы по нему бегали дети.

Про себя она подумала, что Мелисса и Стюарт чужды предрассудкам Арундела и не будут страдать от того, что у них не то имя.

Иден встала, и Гренвилл, схватившись за палку, тоже попытался подняться. Было видно, что раненая нога причиняет ему боль. Иден осторожно удержала его на месте.

– Нет, не вставай, – сказала она. – Знаешь, я кое-что поняла за последнее время. Оказывается, я совсем не знаю себя. Детство я провела в доме родителей, как узник в тюрьме. А потом за одну ночь из девочки стала мамой. – Она повернулась и теперь пристально смотрела в глаза Гренвиллу, надеясь, что он поймет ее. – Я жила ради дочери, жила ее жизнью.

– Но теперь она взрослая, – негромко сказал Брэд.

– Да. Теперь она взрослая и сама скоро станет мамой. И сейчас я хочу понять, кто же я на самом деле и чего мне хочется. Чему я еще смогу научиться, что мне понравится, а что нет. Я не хочу быть миссис Фаррингтон. Я хочу быть собой. Просто… просто я так мало видела в жизни, что не знаю, кто я и на что способна.

– Ты хочешь уехать, – полувопросительно сказал Гренвилл. – Я поеду с тобой. Если хочешь, мы будем жить на яхте, и я могу…

– Нет, – прервала его Иден. – Твое место здесь. Это твой мир и твой город. И вот еще что – теперь это будет и город моей дочери. Я подарю Фаррингтон-Мэнор ей, Стюарту и ребенку. Стюарт будет вести бухгалтерские дела Реми или откроет свою фирму. Им будет хорошо здесь. Арундел самое подходящее место, чтобы растить детей.

– Это подходящее место для счастья, – тихо сказал Гренвилл, и в голосе его была мольба, а в глазах стояли слезы.

– Брэд, ты чудесный человек. Но пойми, мне нужно понять себя, расправить крылья. Я хочу посмотреть мир, прежде… прежде чем стану слишком старой, чтобы получать от этого удовольствие.

– Куда бы ты ни собралась, я поеду с тобой. – Он опять попытался встать.

– Дай мне год. Один год.

– Год, – повторил он, – а потом я отправлюсь за тобой хоть на Северный полюс!

– Договорились! – И Иден поспешила отойти от Брэда, пока он не передумал. Пока она сама не передумала.

Эпилог

Чья-то тень упала на страницу, и Иден Палмер подняла взгляд от книги. Перед ней стоял мужчина, она смотрела на него снизу вверх, и солнце било ему в спину, а ей в глаза. Иден не видела лица мужчины, но она знала, кто это.

– Здесь занято? – махнул он рукой в сторону соседнего шезлонга.

– Нет. – Она опустила книгу, выудила из сумки лосьон для загара и протянула мужчине флакон. Потом повернулась к нему спиной, требовательно поведя плечами.

– Слышал, ты была страшно занята все это время, – сказал Джаред Макбрайд, втирая масло в ее кожу. Он делал это нежно, хотя прекрасно понимал, что раз дама абсолютно белокожа и лежит в тени зонта, то лосьон для загара ей ни за каким чертом не нужен.

– Не то слово. – Иден смотрела на океан. Там в волнах резвились Мелисса, Стюарт и ее внук.

– Ты не осталась в Арунделе?

– Нет, и ты это прекрасно знаешь.

– Кое-что знаю, да. Время от времени я интересовался твоими делами. Слышал, ты пишешь книгу о различных стилях садоводства, с которыми знакомишься, путешествуя по миру.

– Под этим предлогом мне удается попадать даже в частные сады, – заметила Иден.

– Я проезжал мимо Арундела где-то месяц спустя после суда.

– После судов.

– Да. Благодаря тебе они прошли так, как и должны были пройти. И над Ранкелом, и над боссом Джолли. Ты была великолепна.

Иден не улыбнулась, и он кивнул:

– Я знаю, как это было трудно. Прости, что тебе пришлось пройти через все это. Но должен сказать, наша контора очень тебе благодарна.

– Передай им, пусть обращаются, если что. – Иден видела, что Стюарт порывался подойти к ней, но Мелисса схватила мужа за руку и что-то втолковывала ему, удерживая в воде.

– Я виделся с Гренвиллом.

– Да?

– Представь, каково было мое удивление, когда я узнал, что вы так и не поженились. Я-то думал, что ваш брак – дело решенное. Ты передумала, потому что разбогатела?

– Я передумала, потому что слишком глубоко заглянула в глаза смерти. И как поживает Брэддон?

– Уверен в себе, как никогда. Говорит, вы непременно поженитесь, когда ты вернешься. Он сказал… ну, после того как я его напоил, он сказал, что ты попросила год, чтобы принять решение и понять, чего ты хочешь. Сказал, что считает это разумным. Напомнил, что в викторианские времена для молодой женщины было естественным попросить год на раздумье, чтобы решить, за кого именно она хочет выйти замуж.

– М-м, – протянула Иден.

– И что это значит?

– Да ничего.

– Я несколько нажал на него… то есть подлил еще, и он признался, что с того разговора прошло больше года.

– М-м…

– Так ты решила что-нибудь?

– Возможно. – Она повернулась и отобрала у него флакон с лосьоном. – Видишь ли, у меня нет доступа к личным делам всех граждан США и я не имею привычки подпаивать людей, когда мне надо что-то выяснить, поэтому я ничего о тебе не знала все это время. Так что ты поделывал целый год?

– Год, шесть недель и два дня, – сказал он. – Не подумай, что я считал. Я уволился из агентства.

– Нашел новую работу?

– Нет, и не ищу.

– И что ты собираешься делать теперь? Как жить?

– Я буду думать об этом по утрам. Возможно, сегодня буду жить так, а завтра – этак. И не стану загадывать и планировать. Кстати, ты не хочешь съездить на сафари?

– Только если это будет фотосафари.

– Клянусь, никакой стрельбы. На своем веку я пострелял достаточно, хватит. Говорят, в Африке тоже есть сады.

– Да ты что?!

Со стороны океана донесся радостный вопль, и Джаред поднял голову.

– Это твой внук?

– Да. – В коротком слове были вся нежность, вся любовь, которые только можно было себе представить.