Но Филипп улыбался.
— Мы с Кэрол поговорили и решили, что вам… словом, вы должны исчезнуть.
— А-а, точно, — подхватила я, — совершить сати. Взойти на погребальный костер мужа, чтобы сопровождать его в загробной жизни.
Судя по выражению лица, Филипп не оценил мой черный юмор. Вот Джимми был бы в восторге. Он часто повторял: чем глубже я погружаюсь в депрессию, тем забавнее становлюсь. В таком случае в день его похорон мне следовало бы выйти на сцену с комическим номером.
— Лиллиан, — продолжал Филипп, но едва потянулся к моей руке, я поспешила отдернуть ее, — когда вы в последний раз смотрели на себя в зеркало?
— Мне… — Я чуть было не выпалила нечто язвительное, но неожиданно для себя обернулась к зеркалу над большим комодом, стоящим напротив кровати в комнате для гостей, где я жила. Конечно, я понимала, что худею — и неудивительно, ведь я несколько недель толком не ела. Но только теперь я заметила, как сильно изменился мой вес. Щеки совсем ввалились. Оказалось, у меня есть скулы.
Я повернулась к Филиппу.
— Удивительно, правда? Сколько денег Джимми угрохал на диеты специально для меня, и все напрасно! А оказывается, ему надо было всего лишь умереть — и готово! Я наконец-то постройнела.
Филипп нахмурился.
— Лиллиан, я ведь не сразу завел с вами этот разговор: я пытался дать вам время примириться со смертью Джеймса и его волей…
И он вновь принялся читать мне нотации и упрекать в опрометчивости: почему я раньше не сказала ни ему, ни Джимми, что вышла замуж семнадцати лет от роду?
— Он устроил бы для вас пышную свадьбу. Ради вас он был готов на все, — заверил Филипп через день после того, как обо всем узнал. — Уж лучше свадьба с опозданием, чем тайное замужество.
Все это я уже слышала, в повторениях не нуждалась и потому прервала его:
— Вы хотите, чтобы я исчезла?
— Вообще-то эта идея пришла в голову Кэрол. По ее мнению, дело приняло такой оборот, что весь остаток вашей жизни может превратиться в бесконечное интервью. Вас будут выслеживать всегда и повсюду, лишь бы выведать новые подробности вашей жизни с Джимми. Но если…
— Если что? — поторопила я.
Узкое лицо Филиппа осветилось, и я вдруг поняла, почему Джимми прозвал этого человека лисенком.
— Помните, я рассказывал вам, как пытался переубедить Джеймса, когда тот решил оставить завещание? — Ждать ответа Филипп не стал. — Я уговорил его не включать в завещание тот фермерский дом. Объяснил, что если его сестра на многое способна, значит, может попытаться отнять у вас и ферму. В то время я еще не знал, что представляет собой ферма и дом, и думал, что это…
— Что именно? — поторопила я.
— Ценная недвижимость, — негромко выговорил он, уставившись в пол, а потом снова переводя взгляд на меня. — Послушайте, Лиллиан, я знаю, что этот дом на ферме — не бог весть что, но для Джеймса он что-то значил, иначе он не берег бы эту собственность столько лет подряд.
— Зачем он вообще купил эту ферму?
— В том-то и дело, что Джеймс ее не покупал. По-моему, она принадлежала ему всю жизнь.
— Недвижимость продают и покупают, — в растерянности напомнила я. — Хозяева не отдают ее просто так — по крайней мере при жизни… — Внезапно меня осенило: — Хотите сказать, что эта ферма досталась Джимми по наследству?
Впервые за долгое время у меня в душе вспыхнула искра интереса. Вся троица — Джимми, Атланта и Рей становились до невозможности скрытными, едва речь заходила про их детство. От прямых вопросов Рей уклонялся и тут же менял тему, а Атланта и Джимми врали не краснея. Сегодня они могли заявить, что родились в Южной Дакоте, завтра — что в Луизиане. По моим подсчетам, Джимми назвал мне четыре разных женских имени, отвечая на вопрос, как звали его мать. Я тайком прочла все шесть его официальных биографий, авторам которых повезло не больше, чем мне: о жизни Джеймса Мэнвилла они узнали столько же, сколько и я за первые шестнадцать лет брака с ним.
— Точно не знаю, — ответил Филипп, — но за время моего знакомства с Джеймсом этой недвижимости он не покупал.
Выслушав это, я лишь заморгала. Джимми и Филипп знали друг друга чуть ли не с раннего детства.
— Могу сказать только одно: когда я предупредил, что Атланта и Рей могут попытаться отнять у вас эту ферму, Джеймс побелел, словно смертельно перепугался.
— Джимми перепугался? — переспросила я, не веря своим ушам.
— И сказал: «Ты прав, Фил, поэтому я оставлю ферму тебе, а ты, когда придет время, перепишешь ее на Лил. И уговоришь принять ее от меня».
С этими словами Филипп вручил мне письмо от Джимми. Конверт был запечатан, значит, сам Филипп его не читал. И письмо, и документы на ферму в Виргинии он хранил у себя дома, в ожидании того дня, когда сможет передать мне и то и другое.
Прочитав письмо, я аккуратно свернула его и вложила обратно в конверт. Я не плакала: за последние шесть недель я пролила столько слез, что, вероятно, их источник у меня внутри иссяк. Я потянулась за папкой с документами, но Филипп отдернул руку.
— Если я перепишу эту недвижимость на Лиллиан Мэнвилл, а затем, как полагается, зарегистрирую сделку, не пройдет и суток, как репортеры и юристы начнут обивать ваш порог. Но… — Он умолк с таким видом, словно уговаривал меня, непослушного ребенка, вести себя как следует.
Не клюнув на приманку, я молча смотрела на него.
— Ну хорошо, — наконец продолжал он. — Мы с Кэрол подумали, что вам следовало бы взять другое имя и фамилию. Вы так похудели, что никто теперь не узнает в вас низенькую толстушку, жену Джеймса Мэнвилла.
Услышав это, я прищурилась и многозначительно уставилась на него. Я вовсе не желала знать, что и Филипп, и остальная свита Джимми втихомолку потешались над нами. Видно, годы жизни с Джимми не прошли для меня даром: я увидела, как Филипп увял под моим прицельным взглядом.
— Ну хорошо, — повторил он и сдавленно вздохнул. — Решать, конечно, вам, но я уже проделал почти всю работу. Ваши новые документы, удостоверяющие личность, готовы. Пришлось поднять давние связи Джеймса, пока его еще не забыли. Простите за прямоту, но у людей короткая память. Словом, хотите — берите.
Он протянул мне паспорт, я открыла его. Фотографии в нем не оказалось, зато было имя.
— «Бейли Джеймс», — прочла я вслух и перевела взгляд на Филиппа.
— Это придумала Кэрол — взяла вашу девичью фамилию, имя Джеймса, и… но вам, похоже, не нравится.
Наоборот: мне понравилась эта затея. Новое имя, а может, и новая жизнь.
— Кэрол говорит, что теперь, когда вы сильно похудели, вам достаточно будет подстричься и осветлить волосы, да еще… Если вы еще…
Я ждала продолжения. Что это он вдруг замялся? И вдруг я увидела, что он не сводит глаз с моего носа. В первом классе я свалилась с горки на школьной площадке головой вперед и ухитрилась удариться носом так, что он скособочился вправо. «А чего тут странного? — ржал шестиклассник Джонни Миллер, пока я размазывала кровавые сопли. — У нее такой носяра, что он ударился об землю на полчаса раньше, чем она сама!» До сих пор помню, как учительница обнимала меня, излучая сочувствие и с трудом удерживаясь, чтобы не прыснуть. Правда, она все-таки заставила Джонни извиниться за оскорбление.