— Что-то о домах и о столовом серебре… я не знаю. Я так несчастна, а Максу он так нравится.
— Откуда ты это знаешь?
— Она сама так сказала. Сказала мне, что они собираются купить китайский фарфор и…
— Да нет, я имею в виду, откуда ты знаешь, что он нравится Максу?
— Он больше интересовался Джейсоном, чем книгами, лежавшими на полках, и не заглядывал в баночки с красками. Он стоял рядом со мной с широко открытыми глазами и не пытался куда-нибудь залезть или что-нибудь сломать. И потом, он всегда нравился Максу.
Милдред выслушала это, не проронив ни слова, потом, прищурившись, сказала Эйми:
— Моему внуку нужен отец. А тебе муж. Я сделала все, что могла, чтобы никто не знал о том, где ты живешь, и лишилась возможности видеть внука, хоть очень страдала от этого…
— Прошу вас, Милдред. Мне и так достаточно плохо.
— Ты не чувствовала себя достаточно плохо, два года отнимая у меня возможность видеть внука, — вспылила Милдред.
При этих ее словах Эйми поднялась со стула — Я думаю, мне лучше уйти.
— Да, тебе лучше уйти. Бежать отсюда, как ты сбежала, когда Джейсон захотел, чтобы ты стала его женой. — Милдред понизила голос. — И точно так же ты поступила, когда вышла замуж за Билли.
— Я такого не делала! — запротестовала Эйми, но тем не менее снова опустилась на стул. — Билли всегда был добр ко мне. Он…
— Он заставил тебя скрываться от людей. Он заставил тебя отгородиться от жизни. Тебе пришлось жить с ребенком в этом старом доме, да ничего большего никто и не ожидал от жены городского пьянчужки, не так ли? Ты думаешь, я не знала о том, что происходит? Я любила Билли всем сердцем, но знала, что он из себя представляет, и знала, что творилось. А после ею смерти ты боялась шагу ступить из дому. Так скажи мне, Эйми, чего ты достигла, когда бежала от Джейсона? Хотела скрыться еще дальше. Остановилась в какой-то меблирашке, рисовала свои картинки и выходила из дому, только чтобы прогулять с сыном?
— Да, — едва слышно ответила Эйми, и на глазах ее снова выступили слезы. Крупные капли заструились из них и стекали по щекам, но Эйми не пошевельнулась, чтобы их вытереть.
— Ладно, Эйми, я скажу тебе несколько тяжелых истин. Ты обидела Джейсона Уилдинга до такой степени, что уж не знаю, оправится ли он от этого когда-нибудь. У него была тяжелая жизнь, и он научился не дарить свою любовь кому попало. Но он предложил свою любовь тебе и Максу, а ты плюнул ему в лицо и скрылась от него. Ты на самом деле заставила его страдать.
Эйми тяжело вздохнула.
— Но как мне вернуть его обратно? Я была сегодня утром отвратительна. Лгала и говорила ужасные вещи. Может быть, мне следует пойти к нему и сказать ему правду?
— Ты имеешь в виду, сказать ему, что извлекла свой урок и что жаждешь его до такой степени, что умираешь от этой жажды?
— Да, о да! Я даже не знала, как я хочу его, пока не увидела его снова.
— Милая моя, если ты пойдешь к мужчине и скажешь ему, что была не права, то всю оставшуюся жизнь потратишь на извинения перед ним.
— Что? Но вы сами только что сказали, что я заставила его страдать. Разве я не должна ему сказать, что виновата перед ним?
— Да, должна, но ты пожалеешь об этом. Эйми повертела пальцем в ухе, словно пытаясь прочистить слуховой проход.
— Простите меня, но я, кажется, глохну. Не повторите ли вы то, что сказали?
— Послушай, если ты хочешь мужчину, ты должна заставить его приползти к тебе. Ты знаешь, что очень жалеешь о том, что бежала от него, но не должна допустить, чтобы он знал об этом. Видишь ли, для мужчины победа — это все. Он должен завоевать тебя.
— Но он уже завоевал меня. Он сделал многое для меня и для Макса, и ко мне каким-то роковым образом пришла мысль, что я хочу…
Милдред резко ее оборвала:
— Кого волнует прошлое?
— Но вы только что сказали, что я убеждала, и спряталась, и…
— Так и было. А теперь слушай. У меня есть план. Это план с большой буквы. До тех пор, пока мы не справимся с Джейсоном Уилдингом, он и не узнает, что ему угрожает.
— Видно, у меня в самолете здорово заложило уши, я до сих пор плохо слышу, что мне говорят. Я думала, что вы симпатизируете ему. Я думала, что ему причинили зло…
— Верно, но как правильно поступить в этой ситуации? Послушай, ты не можешь покорить мужчину извинениями и правдой. Нет, мы покоряем их ложью, хитростью и уловками. Помогает и сексуальное нижнее белье…
Эйми лишь моргала, глядя на эту женщину с ее фантастической прической. Милдред Томпкинс вовсе не выглядела той женщиной, кто может хитрить с мужчиной. Нет, скорее, можно было подумать, что она относится к тому типу женщин, которые клеймят его и привязывают к себе цепями.
— Нижнее белье? — с трудом выговорила Эйми.
— Ты когда-нибудь видела свое тело ухоженным по всем правилам?
— Я .. О…
— Подумать только! Хорошо, я скажу моему парикмахеру Ларсу, чтобы что-нибудь сделал с тобой. Перед Джейсоном, разумеется. И мы, может быть, даже заполучим для Дорин ее дом. Почему бы нет? Джейсон может себе это позволить, а Дорин, вероятно, сумеет женить на себе какого-нибудь бездомного красавчика, а для этого ей понадобится дом. А тебе наверняка понадобится помощь при работе над этими фресками. И… Что ты так смотришь на меня?
— Я думаю о том, что никогда раньше не видела вас такой.
— Милочка, ты вообще ничего еще не видела. Ну а теперь пойдем посмотрим на моего внука.
Только на третье утро после своего приезда Эйми, проснувшись, точно знала, где находится. Она была там, что когда-то было ее собственной спальней в «Сальме». Эйми откинула стеганое одеяло и тихо вошла в соседнюю комнату, чтобы проверить, все ли в порядке у Макса. Он спал, лежа на животе, и вид у него был такой, словно он за всю ночь ни разу не пошевелился.
«Бедный малыш, — подумала она, — спит на два часа дольше обычного». Поправив на нем одеяло и погладив затылок, она вышла на кухню. Но эта кухня совсем не была похожа на старую, в которой она когда-то пыталась готовить. Нигде не было ни ржавчины, ни ломаных кухонных принадлежностей, ни треснувших плиток, ни отслоившегося линолеума.
Эйми не удивилась, увидев свежесваренный кофе в автоматической кофеварке и еще теплые сдобные булочки на столике. «С любовью — Чарльз», — гласила лежавшая тут же визитная карточка. Движимая предчувствием, Эйми открыла холодильник и не удивилась, что он оказался забитым едой. Там было все для завтрака: блины, земляника для Макса и сиял красный бант ленты на крышке небольшой корзиночки. То, что Чарльз каким-то образом узнал о том, что Эйми с сыном остановилась в доме, в котором Макс провел первые семь месяцев своей жизни, ее не удивило: в Абернети хранить секреты никто не умеет.