Очутившись там, она заставила себя обдумать предстоящие действия. Она должна изучить планы, сделать записи для Марка, изложить свое мнение, которое, как она надеялась, будет разумным, уложить багаж, нацарапать краткую записку Луке — о том, что она осмотрела замок и должна уехать, — и оставить ее вместе с планами на чистом столе.
* * *
Когда Бесс уезжала, замок казался пустынным. Она была не прочь попрощаться с Кьярой и поблагодарить ее, но не собиралась отправляться на поиски, рискуя при этом наткнуться на остальных. Бесс не хотелось знать, где они и чем занимаются. Ей не хотелось вспоминать о ком-нибудь из них. Никогда в жизни.
— Привет, мама. Как дела? Что нового? Бесс вернулась в Лондон три недели назад, но только теперь впервые позвонила домой. Разумеется, она отправила родителям пару открыток, сообщив о возвращении и о том, что она слишком занята новой работой, чтобы приехать в гости. Подобное краткое послание получил и Том.
Ей давно следовало объяснить Тому, что она не может выйти за него замуж. Но пока она не выдержала бы встречи с кем-нибудь из близких. К счастью, Том тоже не стремился увидеться с ней. Вероятно, он по-прежнему сердился на то, что она предпочла работу встрече с богатой старой тетушкой.
Она выслушивала неутомимый щебет матери — о церковном празднестве, о комитете гольф-клуба, больной спине жены помощника почтмейстера, — пока наконец не задала вопрос, ради которого звонила домой:
— Хэлен еще не вернулась из Италии?
— Вернулась давным-давно. — Джессика Райленд издала серебристый смешок, по которому Бесс поняла: мать сочла вопрос глупым. — Разумеется, вернулась! Мы так заняты, ты себе представить не можешь. Надо много обдумать, еще больше сделать!
— И когда же ожидается знаменательный день? Бесс требовалось узнать об этом заранее. Она
позаботится, чтобы Марк отослал ее из страны с каким-нибудь поручением, а она сумеет притвориться, что отказаться от поручения невозможно. Бесс была готова сделать что угодно, унизиться до любой лжи, лишь бы не видеть, как мужчина, которого она любит, женится на ее сестре.
— Значит, она сказала тебе? — Судя по голосу, Джессика была неприятно удивлена. — Предполагалось, что все приготовления будут вестись в строжайшем секрете до последней минуты. Хэлен угрожает нам всем страшными последствиями, если мы хоть кому-нибудь проболтаемся. — Раздражение Джессики угасло. — Впрочем, она сама говорила, что ты должна обо всем узнать заранее. Как-никак ты ее сестра.
Добро пожаловать в семью! — иронично подумала Бесс. Неужели Хэлен хотела сохранить свои свадебные планы в таком строгом секрете только потому, что не была уверена в обещаниях Луки? Прислушиваясь к судорогам в животе, Бесс терпела болтовню матери:
— Осталось еще четыре недели. Ты не представляешь, сколько дел приходится улаживать, а затем отменять, потому что наша дорогая девочка передумала! Но ее нельзя винить: в конце концов, это ее праздник и, само собой, она хочет, чтобы все прошло идеально.
Прежде всего — список приглашенных. Он становится все длиннее и длиннее, но вскоре мы собираемся закончить его и заказать приглашения. А потом — цветы, фотографы… Твой отец поступил благоразумно и отстранился от дел, кроме оплаты счетов. По его мнению, этого вполне достаточно!
У Бесс хватило сил лишь на невразумительные восклицания, но даже они выматывали ее. Как ни нелепо это было, она еще надеялась, что свадьбу отменят, а Лука скажет Хэлен, что он влюблен в другую. Надеялась с глупым отчаянием, зная в глубине души, что этого не произойдет.
Но, как выяснилось, приготовления к свадьбе идут полным ходом, и Бесс поняла: если прямо сейчас скажет матери, что раздумала выходить за
Тома, Джессика, вероятно, пробормочет что-нибудь вроде как мило! и продолжит тараторить о приеме гостей, платье Хэлен и медовом месяце.
Никто из семьи и глазом не моргнет, услышав о расторжении ее помолвки. Все родные слишком поглощены предвкушением великолепной свадьбы неотразимой Хэлен с одним из самых достойных мужчин десятилетия, чтобы уделить хоть одну минуту младшей дочери.
За свою жизнь Бесс часто страдала от одиночества, чувствовала себя изгоем в семье, но впервые эта изолированность приобрела реальное значение. Побледнев, она перебила:
— Извини, мама, кто-то звонит в дверь. — Любой наспех придуманный предлог годился, чтобы оборвать этот мучительный односторонний диалог. Бесс повесила трубку и вцепилась в край стола, ее лицо исказила безысходность.
— Вот ты где! А я решила сделать себе массаж лица. Не хочешь помочь?
Жизнерадостный голос Никки с трудом пробился сквозь туман отчаяния. Бесс медленно повернулась и невидящими глазами уставилась на подругу.
Сегодня вечером Никки собиралась на свидание с новым приятелем. Они были знакомы уже несколько месяцев, но вдруг он проявил к ней явный интерес, и Никки не замедлила ответить на него. По подсчетам Бесс, Никки провела в ванной несколько часов кряду, наводя красоту.
— Прости, что ты сказала? — Бесс не поняла смысла слов подруги. Она прислушивалась к тревоге, терзающей ее сердце.
Улыбка сползла с лица Никки. Посерьезневшим голосом она спросила:
— Бесс, в чем дело? — Никки подошла ближе. — Ты звонила домой? Плохие новости?
— Нет.
Бесс прикусила губу. Новости были не просто плохими, а наихудшими, но этого и следовало ожидать. Она попыталась улыбнуться, но ее лицо слишком затвердело.
— Расскажи, что случилось? — настаивала Никки. — Только не говори: «Ничего». С тех пор как вернулась из Италии, ты выглядишь так, словно жизнь для тебя потеряла всякий смысл, если не считать работы. Ты погрязла в делах. И потом, ты похудела, что неудивительно, — строго заметила Никки, — поскольку почти ничего не ешь. Расскажи мне все — может, тебе станет легче.
Она порывисто обняла Бесс тонкими руками, утешая ее, и Бесс не выдержала. Слезы полились из ее глаз.
— Какой же глупой я была! Нет, хуже! Я ненавижу себя!
Пока Никки вела ее в гостиную и усаживала на диван, Бесс успела рассказать обо всем. Она ничего не утаила, наказывая себя, и, как ни странно, испытала некоторое облегчение, словно справиться со своими истинными чувствами проще, как только скажешь о них вслух.
Никки щедро плеснула из бутылки отличного старого бренди и вложила стакан в ладонь Бесс.
— Выпей.
— По-моему, на самом деле я ненавижу его, — продолжала Бесс. — Я должна его ненавидеть, правда?
Она уставилась на янтарную жидкость. Начинался вечер, а Бесс за весь день не съела ни крошки, и бренди должен был сразу ударить ей в голову. Бесс знала наверняка, что так и произойдет.
— Это меня не удивляет, — живо подхватила Никки. — Он поступив как последний негодяй!