С этой мыслью она уснула, с нею же и проснулась.
День незаметно подошел к концу. Начинались сумерки. Лежавший рядом Лоренцо еще спал; его напряженные черты расслабились, длинные пушистые ресницы отбрасывали тени на высокие скулы.
Занятая своими мыслями, Джесс встала с кровати и, как обычно, пошла принимать душ и мыть голову. Готовясь к обеду, она вынула из шкафа простое тонкое зеленое платье. Но все это время она думала, размышляла, раскидывала мозгами…
«Мы оба не выдержали». Неужели дерзкий, высокомерный Лоренцо Скарабелли признался, что совершил ошибку? Никогда! Но его слова звучали так, словно он был готов допустить такую возможность.
Она вышла на маленький балкон, чтобы просушить волосы на солнце, и услышала, как Лоренцо заворочался, а потом тоже пошел в душ.
Господи, как же он любил меня! — с тоской подумала Джесс, вспомнив подаренную шкатулку с осенними листьями. — Но какие чувства он испытывает ко мне теперь? Говорят, от любви до ненависти один шаг. Впрочем, кажется, это не тот случай. Иначе он не повез бы меня на Сицилию, в дорогой ему дом отца и деда.
А что, если от любви один шаг не до ненависти, а до безразличия? Вдруг Лоренцо действительно чувствует к ней только сильную физическую тягу, о которой так красноречиво говорит, и ничего больше? Да, когда-то он любил ее. Но не морочит ли она себе голову, мечтая, что настанет день, и эта любовь оживет?
Раздавшийся сзади легкий шорох заставил ее вздрогнуть. Спустя секунду она ощутила прикосновение губ Лоренцо — как раз над застежкой ожерелья из золотых листочков.
— Дам сто долларов, если расскажешь мне, о чем задумалась, — с усмешкой проговорил он и встал рядом, облаченный в очень шедшие ему черную рубашку и черные брюки.
— Раз уж мы в Италии, надо говорить «дам сто лир»… Хотя, конечно, сто лир — не деньги… — Джесс занервничала. Надо было собраться с мыслями, что-то придумать и в то же время не дать ему почувствовать правду. — Если хочешь знать, я думала о том, как тебе удается покидать остров. Когда я вспоминаю о том, что придется уехать отсюда, у меня сжимается сердце.
А уехать придется — и очень скоро. Отпуск близится к завершению. Еще дня два, и надо будет возвращаться в Рим, оттуда в Нью-Йорк…
— Это нелегко, — признался Лоренцо. — Но меня утешает мысль о возвращении.
О чьем возвращении? Его? Или их обоих? Этот вопрос был слишком важен для Джесс, чтобы осмелиться задать его.
— Мы поговорим об этом за обедом. Об этом и многом другом.
— О чем другом?
Но Лоренцо только покачал головой, взял Джесс за руку и повел за собой.
— Позже, — сказал он. — Сначала нужно поесть. Что касается меня, то я голоден как волк. — Тут Скарабелли лукаво покосился на нее. — Можно подумать, что сегодня днем я разгружал вагоны, а не нежился в постели.
После такого взгляда Джесс была готова поверить, что Скарабелли испытывает к ней куда более сильное чувство, чем хочет признать. В пронзительных черных глазах стояло тепло, на губах играла легкая улыбка… Сейчас он был очень похож на прежнего Лоренцо, на человека, который привез ее сюда, на свою родину, чтобы предложить руку и сердце.
У Джесс так билось сердце, что она едва брела по лестнице. Неужели? Неужели это «многое другое», о чем он хочет поговорить, означает, что Лоренцо согласен начать все сначала?
Эта мысль не давала ей покоя настолько, что полностью лишила аппетита. Она вяло ковыряла вилкой вкусные тушеные баклажаны, размазывая их по тарелке. Лоренцо, тоже поглощенный собственными мыслями, встрепенулся лишь тогда, когда где-то в доме зазвонил телефон.
— Ты не подойдешь? — спросила Джесс, видя, что он не сдвинулся с места.
— Это сделает Патрисия. Если что-то важное, она меня позовет.
Это была самая длинная фраза, сказанная им за все время обеда. Он был молчалив, держался отчужденно и отвечал на ее вымученные вопросы одними междометиями.
В конце концов, Джесс не выдержала.
— Лоренцо…
Но продолжить она не успела. Дверь открылась, в комнату вошла Патрисия и, демонстративно не замечая Джесс, выпалила длинную тираду на неразборчивом итальянском. Лоренцо нахмурился, задал несколько коротких вопросов, и у Джесс похолодело в животе. Когда она уловила два-три знакомых слова, ее тревога стала еще сильнее.
— В чем дело? Лоренцо, что случилось?
Не обращая на нее внимания, Скарабелли отдал горничной несколько распоряжений и вновь повернулся к Джесс только тогда, когда Патрисия вышла из комнаты.
— Что-то не так? Я поняла только два слова — «мать» и «отец». Что с ними?
— Ничего. Просто позвонили мои родители и сказали, что приедут завтра. Я не ждал их так скоро. Они гостили у моей сестры в Милане, но почему-то решили сократить визит.
Джесс охватило чувство такого облегчения, что она лучезарно улыбнулась, глядя в лицо Лоренцо.
— Но это же чудесно! Я буду рада снова увидеться с ними!
Однако что-то было не так. Лоренцо не только не ответил на ее улыбку, но еще больше отдалился от Джесс. Его лицо напряглось, черные глаза наполовину закрылись, губы сжались в тонкую линию.
— Боюсь, это невозможно.
— Невозможно? Но почему?
— Сегодня вечером мы покинем Сицилию.
Голова Джесс слегка откинулась, серые глаза изумленно расширились.
— И когда это решилось? У нас есть еще почти три дня…
— Отпуск окончен, — сказал Лоренцо тоном тирана, отдающего приказ своим подданным. — Вертолет доставит нас в Рим, сразу в аэропорт. Там нас будет ждать мой личный самолет.
— Но я не хочу улетать! Не хочу…
— У тебя нет выбора! — бросил Лоренцо. — Все уже решено.
— Да, тобой! А как же я? Я требую объяснений. Не желаю улетать в спешке. Мне бы хотелось увидеть твоих родителей.
— Но им бы не хотелось увидеть тебя.
Джесс, пылавшая от злобы, пыталась встать, однако при этих словах снова опустилась на стул, чувствуя себя так, словно получила удар под ложечку. Гневный румянец сошел с ее лица.
— Ч-что?
— Мои родители не хотели бы тебя видеть, — неумолимо повторил Лоренцо. — А я бы не хотел, чтобы ты видела их. У меня нет привычки представлять родителям своих любовниц. Эту честь я приберегаю для женщины, которую собираюсь сделать своей женой.
Это заявление окончательно выбило у нее почву из-под ног. Морально уничтоженная, Джесс поняла, что ей остается только одно: собрать остатки достоинства и как можно скорее покинуть этот дом.
В глазах кипели слезы, но показывать их Лоренцо было нельзя. Она заставила себя сделать такое же холодное и равнодушное лицо, как у него, и поднялась на ноги.
— Тогда я пойду собирать вещи.