– На руке? Кровь у вас на руке?
– Нет, не кровь. Я сжимала обрывок занавески. Когда я ее столкнула…
– Вы помните, как ее столкнули?
– Нет, нет. В том-то и ужас. Я ничего не помнила. Вот почему я надеялась. Вот почему я пошла… – Она кивнула на Пуаро. – Вот почему я пошла к нему. – И вновь повернулась к Стиллингфлиту. – Я ни разу не помнила того, что делала, ни единого раза. Только мне становилось все страшнее и страшнее. Долгие промежутки времени, часы и часы куда-то проваливались, – время, про которое я ничего не знала: не помнила ни где была, ни что делала. Не находила вещи… Значит, я их прятала. Мэри отравила я – в больнице они установили, что она была отравлена. А я нашла гербицид у себя в ящике. Спрятанный. Здесь в квартире был перочинный нож. И у меня оказался револьвер, хотя я совсем не помню, когда я его купила. Нет, я убивала людей, но не помнила, как я их убивала, и, значит, я не настоящая убийца, а просто… просто я сумасшедшая! Наконец я это поняла! Я сумасшедшая, и все. А сумасшедших не винят за то, что они делают. Раз я пришла сюда и убила Дэвида, это ведь доказывает, что я сумасшедшая, правда?
– Вам бы хотелось быть сумасшедшей, верно? Очень хотелось бы?
– Мне… да, пожалуй.
– Если так, то почему вы признались кому-то, что убили женщину, столкнув ее в окно? Кому вы это сказали?
Норма повернула голову. Поколебалась. Потом подняла руку и указала.
– Я сказала Клодии.
– Абсолютная ложь! – Клодия ответила ей презрительным взглядом. – Ничего подобного ты мне никогда не говорила.
– Нет, сказала! Сказала!
– Когда? Где?
– Я… я не знаю.
– Она мне говорила, что во всем тебе призналась, – промямлила Фрэнсис сквозь зевок. – Но я подумала, что это у нее просто истерические фантазии. И ничего больше.
Стиллингфлит посмотрел на Пуаро.
– Она действительно могла все это сочинить, – сказал тот веско. – Для подобного объяснения есть много данных. Но в таком случае необходимо установить причину, достаточно сильное побуждение желать смерти этим двоим – Луизе Карпентер и Дэвиду Бейкеру. Детская ненависть? Давно и прочно забытая? Вздор! Дэвид… просто чтобы «избавиться от него»? Ради этого девушки не убивают. Требуется более весомый мотив. Огромные деньги, например. Алчность! – Он посмотрел по сторонам и продолжал обычным тоном: – Нам нужна еще некоторая помощь. Одного человека мы еще не спрашивали. Вашей супруге давно уже следовало подъехать к нам сюда, мистер Рестарик.
– Я просто не понимаю, куда девалась Мэри! Я звонил, звонила Клодия и всюду просила передать ей, что мы здесь. Во всяком случае, ей давно следовало хотя бы позвонить!
– Быть может, мы заблуждались, – сказал Эркюль Пуаро. – Быть может, мадам отчасти уже здесь, фигурально выражаясь.
– Что вы еще выдумаете? – гневно крикнул Рестарик.
– Могу ли я вас побеспокоить, chère madame. – Пуаро наклонился к миссис Оливер, которая вздрогнула от неожиданности. – Вещь, которую я вам доверил.
– О! – Миссис Оливер порылась в своей хозяйственной сумке и протянула ему черную картонку.
Пуаро услышал, как кто-то рядом со свистом втянул воздух, но не повернул головы.
Он аккуратно раскрыл картонку и вынул… пышный золотистый парик!
– Миссис Рестарик здесь нет, – сказал он. – В отличие от ее парика. Интересно!
– Откуда он у вас, Пуаро? – чертыхнувшись, спросил Нийл.
– Из дорожной сумки мисс Фрэнсис Кэри: у нее не было ни минуты самой забрать его оттуда. Посмотрим, идет ли он ей?
Ловким движением Пуаро откинул черные волосы, столь эффективно маскировавшие лицо Фрэнсис, и, застигнутая врасплох, она могла лишь метнуть на них злобный взгляд из-под золотого венца.
– Боже мой! – воскликнула миссис Оливер. – Это же Мэри Рестарик!
Фрэнсис извивалась, как разъяренная змея. Рестарик рванулся ей на помощь, но Нийл зажал его, как в тисках.
– Нет, не ваш отец, дитя мое, а человек, который после смерти вашего отца приехал сюда, выдавая себя за него, чтобы завладеть огромным состоянием. Узнать его, а вернее, узнать, что он не Эндрю Рестарик, могла бы лишь женщина, которая пятнадцать лет назад была любовницей Эндрю Рестарика.
В гостиной Пуаро сидели четыре человека. Пуаро в своем квадратном кресле пил sirop de cassis. Норма и миссис Оливер сидели на диване. Миссис Оливер выглядела необыкновенно праздничной в нежно-зеленой парче, которая совершенно ей не шла, несмотря на весьма высокую и сложную прическу. Доктор Стиллингфлит развалился в кресле, вытянув длинные ноги поперек комнаты.
– Так вот, я хочу узнать массу всяких вещей! – потребовала миссис Оливер прокурорским тоном.
Пуаро поспешил пролить масло на бушующие воды.
– Но, chère madame, о чем вы говорите? Не могу даже выразить, скольким я вам обязан. Все, ну просто все мои плодотворные мысли подсказали мне вы.
Миссис Оливер поглядела на него с некоторым сомнением.
– Разве не вы ознакомили меня с выражением «третья девушка»? А разве не с этого я начал и не этим ли кончил? Третьей из трех девушек, живших в одной квартире? Формально, я полагаю, третьей была Норма, но когда я нашел правильный угол зрения, все стало на свои места. Искомый ответ, недостающий кусочек загадочной картинки всякий раз сводился все к тому же – к третьей обитательнице квартиры. И всякий раз именно ее и не оказывалось там, если вы понимаете, что я хочу сказать. Для меня она оставалась всего лишь именем.
– Не понимаю, как я умудрилась не узнать в ней Мэри Рестарик, – сказала миссис Оливер. – Я ведь видела Мэри Рестарик в «Лабиринте», разговаривала с ней. Правда, когда я в первый раз увидела Фрэнсис Кэри, у нее все лицо было закрыто черными волосищами. Это кого хотите собьет с толку!
– Опять-таки, это вы, мадам, подсказали мне, как сильно прическа меняет женское лицо. Не забывайте, Фрэнсис Кэри ведь училась в театральной школе. И умела быстро гримироваться. И менять по желанию голос. Фрэнсис – длинные черные волосы, падающие на лицо, как занавески, белая маска макияжа, наведенные карандашом брови, тушь на ресницах, хрипловатый голос и привычка томно растягивать слова. Мэри Рестарик выглядела полным ее контрастом – золотой завитой парик, обычный костюм, легкий колониальный акцент, энергичная манера говорить. Однако с самого начала в ней чувствовалось что-то ненастоящее. Что она была за женщина? Я не мог понять. Вот тут я допустил промах. Да, я, Эркюль Пуаро, допустил большой промах!