Book.

— Не поздно ли демонстрировать такую стес­нительность? Ведь из того, что ты прячешь сей­час под одеялом, я уже видел буквально все. Все, что только мог заметить глаз.

— Но тогда я была больна и находилась в бессознательном состоянии, — с легким испу­гом, словно оправдываясь, пролепетала она.

— У тебя красивое тело, — произнес он низ­ким, словно бы охрипшим голосом, и у нее побежали мурашки по коже, едва она предста­вила, как его глаза рассматривали низ ее жи­вота и кудрявый бугорок Венеры, когда ее со­знание было выключено. Но почему ей пред­ставилась в первую очередь именно эта карти­на? — Уверен, ты и сама прекрасно знаешь цену своим физическим достоинствам. Но один лишь вид обнаженного женского тела, пусть и само­го роскошного, никогда не пробудит во мне нормальное мужское желание, если я не по­чувствую, что в этом красивом теле бушует еще и неистовая страсть, что эта красавица хочет меня в постели так же, как хочу ее я, и даже больше... Твою ответную страсть я ощутил сра­зу, как только увидел тебя. Но сейчас, когда ты больна... Словом, я готов запастись каким угодно терпением и ждать. Ждать, когда ты доз­реешь до любовной схватки.

— И черта с два дождешься!

Гневная реакция женщины на его откровен­ный монолог вызвала сардоническую улыбку на губах мужчины, и он, манерно растягивая слова, произнес:

— Похоже, твое самочувствие заметно улуч­шилось. Что ж, с дозреванием все равно по­дождем. Надо закрепить полученный результат. Ну а теперь ты готова отведать бульончика?

Пока она ела, Ник удобно расположился в кресле, откинувшись на его спинку и свобод­но вытянув перед собой свои длинные ноги.

— Я удивлен, что ты не интересуешься пого­дой — как бы вскользь заметил он. — Мне почему-то думалось, что о ней ты спросишь в пер­вую очередь, как только придешь в себя. Ибо от погоды зависит твое освобождение из коттеджа.

—А что, снежная буря наконец улеглась?

Она вся так и встрепенулась, в ее еще не окрепшем голосе зазвенели нотки надежды. Но эти нотки тут же заглушил саркастический смех Ника.

— Извини, моя сладость, но от меня ты так легко не сбежишь, — с иронией заверил он ее. — В один из дней, когда ты лежала в забытьи, снег прекратился. Но тут же ударил такой мо­роз, что те несколько дорог, которые удалось расчистить, теперь наверняка представляют для водителей смертельную опасность. В любом слу­чае, я очень сомневаюсь, что снегоочистители успели добраться до нашей дороги, которая связывает коттедж со сквозным шоссе. Так что, боюсь, нам придется праздновать Рождество здесь и вместе.

— Рождество!?

Удовольствие, которое Абигейл получала от вкусного бульона, исчезло в одно мгновение. Она отставила чашку в сторону и спросила:

— Какое сегодня число?

— Двадцать третье декабря. Завтра — канун Рождества, — с невозмутимым видом сообщил Ник.

— Не может быть! Моя мать с ума сойдет — ведь я должна была приехать домой еще два дня назад! Мне надо позвонить.

— Боюсь, ничего не получится. — Он задер­жал на ней испытующий, почти жесткий взгляд и спокойным голосом пояснил: — Телефонные линии вышли из строя еще три дня назад, когда уже начались сбои в системе энергоснабжения. К счастью, мне удалось связаться с врачом до того, как все это случилось. Последний звонок в коттедж перед повреждением линии был от Криса. Он позвонил буквально через несколь­ко минут после твоего обморока и сообщил, — Ник криво улыбнулся, — что дал мне неточ­ное описание автомобиля Элоиз. Он был в жут­ком состоянии и забыл, что в конце той неде­ли она приобрела новую машину. Но после Криса уже никто не звонил. Телефон вырубил­ся полностью. По всей вероятности, линии до сих пор еще не восстановлены.

Для Абигейл это было уже слишком. Снача­ла она поверила лживым утверждениям Ника о том, что в коттедже нет телефона, и поэтому не могла позвонить домой. А когда телефон об­наружился, оказалось, что стихия вывела его из строя. Все по закону подлости! Она предста­вила, как сейчас ее мать, охваченная трево­гой, не находит себе места в пустом доме, и на глазах у нее тотчас выступили слезы. Но она тут же смахнула их, чтобы Ник ничего не за­метил, и, повернувшись к нему, сказала:

— Ты знаешь, куда я направлялась, когда со мной произошла эта авария? Я ехала домой! Мама ожидала меня в пятницу вечером, но по­скольку я не объявилась, она, конечно, стала звонить мне в Калгари. Мой телефон, разуме­ется, молчал. Тогда бедная мама наверняка по­звонила Брайану. Но тот тоже не знает, где я! И теперь она будет сходить с ума, совершенно не представляя, что могло со мной случиться.

— Я позвонил ей, — лаконично успокоил ее Ник. — Когда после разговора с врачом ста­ло ясно, что ты отсюда выберешься не сразу, я порылся в твоей сумке и нашел в записной книжке адрес родителей. Матери я объяснил, что ты находишься в безопасном месте, у меня.

— Ты позвонил маме! — Она облегченно вздох­нула, мокрые глаза засветились радостью. — Но это же прекрасно! Спасибо, Ник, огромное спасибо!

Она откинула одеяло, приподнялась с по­душек, обвила руками его шею и чмокнула в щеку. От неожиданного всплеска ее эмоций он замер, голубые глаза уставились на нее в недо­умении и легком замешательстве. А когда она уже готова была опять опуститься на подуш­ки, он вдруг словно очнулся, схватил ее в охап­ку и впился губами в губы, ставшие вмиг по­датливыми и чувственными.

В тот же миг существо Абигейл, казалось, расщепилось на две половинки. Первая прореагировала на неистовый поцелуй Ника самым положительным образом, она ощутила блаженство. Реакция второй оказалась, весьма, отрица­тельной. Эта пуританская половинка гневно взбунтовалась против жгучего сексуального же­лания, вспыхнувшего в Абигейл вследствие бесконтрольных действий едва знакомого муж­чины.

Победила первая половинка. Абигейл прильнула к Нику всем телом, когда почув­ствовала, как его горячий язык, раздвинув ее губы, скользнул между зубами и переплелся с ее языком, трепещущим и жарким. И теперь именно она старалась сильнее прижать его к своему телу, и именно она, обхватив его голо­ву руками, все сильнее и глубже впивалась сво­им ненасытным ртом в его рот.

Их тела вжимались друг в друга так плотно, что она стала ощущать жар и твердость его муж­ской плоти, тершейся о ее бедро. Надетая на ней светло-голубая тенниска задралась почти до низа живота, и жадные мужские руки мог­ли свободно скользить по упругим ягодицам, бедрам, дерзко касаться входа во влажную до­лину, поросшую курчавым кустарником.

Прошло еще несколько мгновений, и из са­мой глубины ее груди стали вырываться хрипло­ватые стоны — для мужчины, это было сигналом продолжать делать с ней то, что он делал, толь­ко еще раскованнее. Вскоре его прикосновения разбудили в ней, неизвестно откуда взявшееся, бесстыдство, и она стала сладострастно извивать­ся, выгибаться и тереться всей долиной любви о вздыбившийся хребет его мужского естества. Не­смотря на предельное возбуждение, Ник не спешил, продлевая радость взаимного познания. Его руки оставили измученный сладострастием хол­мик и вкрадчиво заскользили вверх, к острым кончикам двух жаждущих ласки пригорков, оттопыривших мягкую ткань голубой рубашки... Но вдруг все мгновенно оборвалось, прекратилось. Он отпрянул от нее так же внезапно, как не­сколько минут назад схватил ее в объятия.