– Есть, – уверенно сообщила Маня, – в Тунисе на пляже видела одного русского, шея толще, чем у пита, так на нем целых две висели. Ладно, надену на Банди гранатовое колье, на белом пятне будет хорошо смотреться.
Ровно в восемь раздался звонок домофона. Мы молча сидели в гостиной, изображая семейный отдых. Наташка с вязаньем в руках, Зайка и Аркадий за лото, Маня с пяльцами.
Я держалась особняком. Причиной тому было ярко-красное воздушное платье на чехле. Меньше всего хотела его надевать, но гадкие дети с криком нацепили на меня ужасающе узкий футляр. Поверх чехла волнами громоздился алый шифон. Стоило сесть и чуть-чуть согнуть спину, как нижняя юбка начинала угрожающе потрескивать, а тесемочки, поддерживающие лиф, тут же соскальзывали с моих костлявых плеч. Пришлось поэтому принять позу загадочной дамы, стоящей у окна и смотрящей вдаль.
Подготовленные Наташкой, мы с замиранием ждали появления экзотической пары. Глубокое разочарование постигло всех, когда художник и Сонька вошли в комнату.
Портретист был в простых вельветовых джинсах и самой обычной коричневой рубашке. Точно такое же одеяние красовалось и на блудной жене. За это время Сонька приобрела удивительный цвет лица – розовый, как у молочного поросенка.
– Разрешите представиться, – проговорил молодой человек, – Казимир Новицкий, а это Софья Арцеулова.
– Не надо нас с Сонькой знакомить, – пробормотал Кешка, – всю жизнь знаем данную даму.
Художник весело улыбнулся.
– Конечно, знаете, но вроде в обществе принято представлять даму, с которой пришел.
Его открытая, радостная улыбка оказалась такой заразительной, что мы не выдержали и разулыбались в ответ.
– А он симпатичный, – прошептала Зайка.
«И даже очень», – подумала я.
– Где же вы познакомились? – не выдержала тактичная Маня.
Казимир словно ждал подобного вопроса, потому что немедленно начал рассказывать.
В тот запомнившийся ему на всю жизнь день Новицкий поехал на вьетнамский рынок, где иногда покупал аксессуары для полотен. Он бесцельно бродил по узеньким проходам, когда возле одной из лавчонок приметил женщину, примеряющую шляпку. Незнакомка сдернула с головы чудовищный вязаный колпак, шпильки выскочили, освобожденные рыжие волосы цвета морковки, вымоченной в апельсиновом соке, вырвались наружу. От неожиданности Казик остановился, и в этот момент дама уронила шляпку. Поляк галантно подал ее растеряхе и увидел чудесные незабудковые глаза и молочно-белую кожу. Новицкий потерял голову. Дама необыкновенно походила на портрет, который он написал в шестнадцать лет, придумав образ «таинственной незнакомки».
Художник познакомился с красавицей. Прогуляв несколько часов под дождем, Казик обнаружил у своей собеседницы острый ум, оригинальное чувство юмора и редкую проницательность. Короче говоря, в восемь вечера он сделал предложение руки и сердца. Незнакомка сразу сообщила, что замужем, но брак несчастлив, и обещала подумать. Они встречались еще несколько раз, а потом поздно ночью Соня пришла на квартиру к Новицкому, сообщив, что муж выгнал ее на улицу. С тех пор они живут вместе и очень счастливы.
Мы слушали, разинув рты. Неужели это о нашей Соньке? Ум, чувство юмора, проницательность? Неужели маленькие серенькие глазки могут показаться незабудковыми, а пережженные химической завивкой волосы – тициановскими локонами?
Раздался стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась Ирка. Никогда раньше не видела домработницу в подобном наряде. Поверх черного шелкового платья был повязан кружевной фартук. На голове у Ирки громоздилась белая наколка. Всем своим видом она напоминала Сюзанну из «Женитьбы Фигаро».
– Кофе подан, – объявила женщина церемонным голосом, вкатывая столик на колесах.
Бог ты мой! На столик выставили серебряный кофейный сервиз. До сих пор этот раритет никогда не вынимался из буфета.
Следом за домработницей, бряцая украшениями, влетели собаки и кошки.
Новицкий в возбуждении вскочил на ноги и подбежал к Марусе:
– Дорогая, у вас есть синее платье? Длинное, облегающее платье цвета берлинской лазури?
Ошеломленная натиском, Маня брякнула:
– А на фига мне такое платье?
– Я напишу ваш портрет в кресле, с этими необыкновенными животными вокруг.
– Мне кажется, Жюли лучше взять на руки, – встряла Сонька.
– Дорогая, – умилился Казик, – какой вкус, какое потрясающее художественное чутье.
Увидев, что Наташка пытается открыть рот, портретист замахал руками:
– Нет-нет, это будет мой подарок. Девочка так необыкновенно хороша, так свежа. Мужественные собаки подчеркнут ее девичью хрупкость, а кошки оттенят удивительную мягкость.
Толстенькая Маруся стала красной, как огнетушитель, а ошеломленная Зайка пролила кофе на ковер.
– Кажется, здесь все забыли о цели визита господина Новицкого, – послышался с порога хрипловатый голос, и Левка вступил в гостиную.
Мы в который раз лишились дара речи. На Арцеулове был надет черный вечерний костюм и белая рубашка с бабочкой. И еще от него одуряюще несло парфюмом от Лагерфельда.
– Позвольте представиться, Лев Арцеулов. Добрый вечер, Софья Николаевна, рад вас видеть в добром здравии.
– Здравствуйте, Лев Яковлевич, – не осталась в долгу жена, – вам очень к лицу этот костюм.
И, уставившись друг на друга, бывшие супруги заулыбались, как две гадюки. Зайка суетливо принялась предлагать кофе. Плюнув на платье, я плюхнулась в кресло, чехол тут же треснул, и лямки свалились с плеч, но на мой вид никто не обращал внимания.
– Итак, – церемонно помешивая ложечкой кофе, продолжал Лев, – хотите получить развод?
– Да, – отрезала Сонька.
– Но для этого придется съездить в Ялту.
– Вовсе нет, – сказал Казик, – вопрос можно решить и здесь. Софья сходит в посольство, консул обладает правом регистрации или расторжения брака, если нет имущественных споров и несовершеннолетних детей. В вашем случае процедура займет пятнадцать минут.
Левка побагровел, но гигантским усилием воли сдержал гнев.
– Очень просил бы, – продолжал художник, – проделать необходимые формальности прямо завтра.
– К чему подобная спешка, – начал звереть Левка, – просто неприлично!