— То есть ты на время менялась с ней местами.
— Да, наверное. Тогда я и решила, что, поскольку романы причиняют сердечную боль, лучше ни с кем не встречаться.
— Неужели все было так плохо? Может, среди твоих родственников был кто-то, способный объяснить тебе, какой бывает истинная любовь? Например, ты часто упоминала Нору.
— О, она полная им противоположность. Ее жених умер совсем молодым, и после этого она так и не вышла замуж. Тетя говорила мне, что вполне счастлива. По ее мнению, если ты по-настоящему кого-то любил, ты не в силах найти замену этому человеку. Она утверждает, что, не выйдя замуж, как бы продолжает оставаться с любимым.
— И ты этого не одобряешь? — слегка нахмурился Ланг.
— Нет, почему же. На словах все прекрасно. Но суть в том, что с тех пор Нора одинока.
— Однако она довольна своей жизнью. Что, если именно в одиночестве и преданности своему возлюбленному она черпает силы?
— Конечно, ты прав, но… — Оливия вздохнула. — Просто я не такая, как тетя. Мне было бы мало одних воспоминаний.
— А как насчет того паразита? Он не заставил тебя изменить точку зрения?
Оливия смутилась.
— Думаю, вначале я немножко растерялась, — в конце концов, признала она. — Но теперь это уже не важно. Я стала мудрее.
Оливия говорила, небрежно пожимая плечами и улыбаясь, но Ланг не купился на эту показную бодрость. Он чувствовал, что все не так просто.
…Она была ослеплена Энди с первой же секунды. Умный, обаятельный, привлекательный, он настойчиво и красиво ухаживал за ней, заставив ее отказаться от своих представлений о жизни. Тогда Оливия впервые начала понимать странную верность Норы мужчине, которого уже не было в живых. Она даже частично начала понимать, почему так часто влюбляется ее мать.
И вот когда она уже была готова отказаться от своих жизненных правил, Энди объявил, что помолвлен с другой. И добавил, что они провели вместе несколько чудесных месяцев, но теперь пора снова становиться реалистами.
Последовавшие за этим долгие, горькие, одинокие ночи только доказали Оливии правоту ее прежних установок. Любовь — для тех, кто не в своем уме. То есть не для нее…
— Расскажи мне о себе, — попросила Оливия, решив сменить тему. — Ты ведь тоже англичанин. Что привело тебя сюда?
— Я англичанин на три четверти. Еще на четверть я китаец.
— Вот как, — медленно протянула она.
— Ты что-то подобное предполагала?
— Я догадывалась. Черты лица у тебя европейские, твой английский безупречен, но все же ты не совсем европеец. В тебе есть что-то такое, чему я затрудняюсь дать название.
Ланг, казалось, был вполне удовлетворен ее объяснением.
— Это «что-то такое» — моя сущность. Я родился и вырос в Лондоне, но даже в детстве чувствовал, что отличаюсь от остальных детей. Моя мать англичанка, отец наполовину китаец. Он умер вскоре после того, как я появился на свет. Позже моя мать вышла замуж за англичанина, воспитывавшего двоих детей от прежнего брака.
— Он оказался не очень хорошим отчимом? — поинтересовалась Оливия.
— Да нет, приличный парень. Я прекрасно ладил и с ним, и с его детьми, но мы все знали, что я немножечко другой. Однако мне повезло. Моя бабушка покинула Китай и вышла замуж за моего деда. До замужества ее звали Ланг Мейуи. Это была потрясающая женщина. Она ничего не знала об Англии, не знала языка, Джон Митчелл не говорил по-китайски, но каким-то образом им удалось сблизиться. Возможно, потому, что они полюбили друг друга, а тем, кто любит по-настоящему, слова не нужны.
— Думаю, в Лондоне ей пришлось несладко, — задумчиво сказала Оливия.
— Уверен, ты права, но бабушка была сильной женщиной. В конце концов, она выучила язык и стала говорить по-английски очень даже неплохо. Она приспособилась к жизни в стране, которая, наверное, так и осталась для нее чужой. Не сломила ее и смерть мужа десять лет спустя. Она одна воспитала сына и настояла на том, чтобы его звали Ланг — хотя бы так бабушка надеялась сохранить китайские корни. Когда родился я, она заставила моего отца назвать меня также Лангом.
Мой отец умер рано, мне было всего восемь лет. Мама повторно вышла замуж, а Мейуи переехала в небольшой домик на соседней улице, чтобы быть как можно ближе ко мне. Она помогала моей матери во всем, но ночевала всегда у себя. С какого-то момента я стал уходить вместе с ней. — Ланг тепло улыбнулся Оливии. — Как видишь, у меня была своя Нора.
— И тебе было так же тяжело без нее, как и мне?
— Да, потому что рядом с ней я не ощущал свою непохожесть. Бабушка не только научила меня говорить по-китайски, она открыла для меня свою родину.
— Она привезла тебя сюда?
— Не совсем, — улыбнулся Ланг. — Но она все так описывала, что мне не составляло труда представить себе Китай. Мы с ней часто бывали в лондонском китайском квартале, особенно в китайский Новый год. Впервые оказавшись там, я подумал, что оказался в раю — все эти разноцветные краски, мерцающие лампочки, музыка…
— Да, я помню, — с энтузиазмом отозвалась Оливия.
— Ты тоже там бывала?
— Только однажды. Моя мать была в гостях у друзей, которые жили неподалеку. Пару вечеров они показывали нам китайский квартал, но никто ничего не мог объяснить. Было очень много красного цвета, и как будто кто-то с кем-то собирался биться, но все так и осталось для меня загадкой.
— Скорее всего, речь идет о Ньяне, — просветил ее Ланг. — Это мифическое чудовище, похожее на льва, нападающее на людей, особенно на ребятишек. Чтобы обезопасить себя и детей, люди оставляют для него еду и горящие костры, так как он боится красного цвета и громких звуков. В результате мы имеем огни, фейерверки и людей, танцующих в обличье льва.
Прекрасное зрелище.
— Ты абсолютно прав, — подхватила Оливия, с восторгом возвращаясь к детским воспоминаниям. — Это было нечто.
— Согласен, — кивнул Ланг. — Это один из тех праздников, которые я обожал. Моя мать просто выходила из себя, так как дата его проведения всегда менялась — то последние дни января, то середина февраля. Мама жаловалась, что в эти пятнадцать дней, пока он продолжается, я абсолютно ни на что не годен. Я обычно утешал ее так: «Не волнуйся, мама, в остальное время я тоже ни на что не годен». — Он хмыкнул. — Она считала мою шутку неудачной.
— Похоже, у тебя была замечательная бабушка, — искренне сказала Оливия.
— Так и есть. Она объяснила мне, что каждый год носит название какого-либо животного — овцы, быка, крысы, лошади… Услышав, что есть год Дракона, я тут же подумал, что хочу быть рожденным именно в этот год.
— Ну и как?
Лицо Ланга погрустнело. Он покачал головой:
— Увы, я родился… Только не смейся! В год Кролика.