«Осознал ли он, что только что назвал меня своей женой?» – усомнилась Петра.
Когда зазвонил мобильный телефон Лисандроса, он долго смотрел на него прежде, чем нехотя произнес:
– Мне придется ответить.
– Я вообще удивлена, что телефон до сих пор не звонил.
– Я дал строгие указания своим сотрудникам не беспокоить меня. На Линоса, моего секретаря, можно положиться в этом смысле. Но видимо…
Он вздохнул.
– Нам пора возвращаться в реальный мир?
Он поцеловал ее и взял трубку:
– Да, Линос? О нет, что случилось? Хорошо, хорошо, давай по порядку.
Огорченная, но смирившаяся, Петра поднялась наверх, чтобы начать собирать вещи. Эта сказочная жизнь не могла продолжаться вечно. Пора было проверить, можно ли перенести ее на реальную почву,
– Я позвонила в аэропорт, – сказала она появившемуся Лисандросу. – Есть рейс в Афины через несколько часов.
Он вздохнул и обнял ее:
– Лучше бы ты сказала, что через несколько лет, но думаю, нам надо воспользоваться этим рейсом. Грядет одно большое собрание, и Линос говорит, что не сможет обойтись без меня.
– Это должно было произойти рано или поздно, – сказала Петра. – Труба зовет.
– Но ты будешь со мной, и мы можем начать строить планы.
– Планы на что?
Он прижался к ней лбом.
– Планы на будущее. К сожалению, сейчас не время уточнять их, но я думаю, что ты знаешь, о чем я говорю.
Брак. Формально Лисандрос не поднимал этот вопрос, но вел себя так, словно между ними все уже было решено.
Она поднялась вслед за ним по лестнице, чтобы бросить последний взгляд на комнату, которую он делил с Бригиттой, но отказалась пойти с ним на ее могилу.
– Ты должен проститься с ней один, – ласково сказала Петра. – Если я буду там, я все ей испорчу.
– Как ты можешь так говорить? – удивленно спросил он. – Как будто она – реальный человек для тебя, как будто ты встречалась и разговаривала с ней.
– Говорят, что никто никогда не возвращался с берегов реки Стикс, – задумчиво произнесла Петра, говоря о подземной реке, ведущей к царству мертвых. – Странно, но мне почему-то кажется, что она словно присутствует здесь. И хочет, чтобы ты разговаривал с ней один. Мне нечего здесь делать.
Он нахмурился:
– Ты хочешь сказать, что не будешь приезжать в этот дом со мной?
– Не думаю, чтобы она этого хотела. Это ее место. У нас с тобой может быть какое-то другое место, а это оставь ей, в знак уважения.
Ее слова были бальзамом для его души. Он не знал, как решить эту головоломку, боясь, что, оставаясь верным своему прошлому, может обидеть Петру. Но она все поняла. Она всегда понимала то, что касалось его. Он поцеловал ее и, поблагодарив, вышел в сад.
Петра смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида.
На вилле Лукаса буквально в воздухе витала новость, что новобрачные вернутся домой после своего медового месяца.
– Здесь будет такое торжество! – весело произнесла Аминта. – Все приезжают: пресса, телевидение…
– А гости-то будут? – поддразнила ее Петра.
– Все самые важные люди, – с благоговением произнесла Аминта.
– Нет, я имела в виду настоящих гостей – друзей, людей, которых хозяин захочет видеть, даже если пресса никогда не слышала о них.
Аминта озадаченно уставилась на нее. Было ясно, что после многолетней работы у судостроительного магната-миллиардера она едва ли понимала, что такое дружба, и Петра, засмеявшись, пошла дальше.
Не успела она войти в свою спальню, как раздался звонок от Эстел. Она была в возбуждении от слухов:
– Вас с Лисандросом видели на Корфу, плавающих на катере и ездящих по улицам. Давай выкладывай!
– Да тут нечего выкладывать…
– Гмм… Даже так? Мы пригласим его к нам в гости и посмотрим на вас двоих.
– Я предупрежу его, чтобы он не приходил.
– Ты этого не сделаешь!
Следующий звонок был от Лисандроса, который сказал, что должен вернуться в Пирей.
– Так что мы сможем увидеться только через несколько дней, – сказал он со вздохом.
– Только постарайся вернуться к банкету, который состоится на следующей неделе. Иначе все ополчатся на нас.
Он засмеялся:
– Обещаю вернуться. Не знаю, как я выдержу без тебя.
– Просто возвращайся ко мне, – ласково сказала Петра.
Закончив говорить, она села, улыбаясь. Потом подняла глаза, увидела свое отражение в зеркале и засмеялась.
– У меня совершенно идиотский вид. И чувствую я себя идиоткой. Наверное, я и в самом деле слабоумная. Но мне все равно. Я не представляла себе, что бывает такое счастье.
За дверью в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стоял Никатор. Его глаза сверкали, лицо пылало, грудь тяжело вздымалась. Петра поняла, что ее ждут проблемы.
– Привет, братишка, дорогой, – приветливо сказала она, подчеркнув слово «братишка».
Но это было бесполезно, и она знала это.
– Только не это! – вскричал Никатор. – О, Петра, только не это!
Он бросился на колени перед ней и протянул руки, чтобы обхватить ее за талию, Петра с трудом сдерживала отвращение. Последний раз они виделись две недели назад, перед тем как она уехала на Корфу.
– Ты не хочешь, чтобы я называла тебя «дорогой»? Хорошо, я не буду, тем более что я сердита на тебя. Как тебе взбрело в голову сказать Лисандросу, что мы уехали вместе в Англию?
Никатор судорожно вцепился в нее. Она попыталась освободиться, но у него неожиданно оказалась железная хватка.
– Я ничего не мог с собой поделать. Я так сильно люблю тебя, что не отвечаю за свои действия. Я хотел спасти тебя от Димитриу…
– Но я не хочу, чтобы меня спасали, – сказала Петра, пытаясь воззвать к его здравому смыслу. – Я люблю его. Попытайся понять это. Я люблю его, а не тебя.
– Это потому, что ты не знаешь, какой он. Тебе кажется, что знаешь. Ты веришь тому, что он сказал тебе о Бригитте, но она не должна была умереть! Если бы он не терроризировал ее безжалостно, она бы не оказалась одна, когда… – Никатор сел на кровать рядом с ней, вцепившись ей в плечи. – Он одурачил тебя, – выдохнул он. – Он хочет тебя только потому, что ты моя. Ему необходимо отобрать все у меня. И так всю мою жизнь.
– Никки…
– Ты не знаешь, что это такое, когда тебе всегда твердят, что Димитриу счастливая семья, потому что у них есть такой сын, который может стать достойным наследником, а у моего отца есть только я. Все восхищаются им, потому что он со своей жестокостью может заставить людей подчиняться, а я нет. Я не могу быть жестоким.