Итак, это случилось. Он захотел жениться на ней. Но волна радости не окатила ее, как должно было бы быть в такой благословенный момент. Свадьба? Что он о себе думает, кто он такой?
— Мы? Поженимся? — повторила она, словно экспериментируя с новым языком. — Зачем нам это делать?
Опять она сбила его с толку. В глазах холод, даже враждебность.
— Потому что у нас будет ребенок, — наконец нашелся он.
— У нас ничего не будет. Ребенок будет у меня. О да, ты биологический отец. Но здесь ничего твоего не осталось. Потому что на следующее утро ты встал и ушел, не сказав ни слова.
— Я сделал ошибку. И я прошу прощения. Мне следовало подумать… Но я полагал, я рассчитывал, поскольку ты доктор…
— Перестань! Не говори больше. С каждым словом ты только усугубляешь все. Ты проклинаешь себя за то, что не подумал о возможной беременности. А то, что ты обидел меня, тебя не волнует? У тебя хоть мелькнула мысль, что для меня это значит — проснуться и обнаружить твое исчезновение? И эта маленькая записка… Это и правда все, чего я заслуживаю?
— У меня нелады со словами… — покраснел он.
— Со словами у тебя все в порядке. Это с чувствами ты не в ладах. Ты женишься на мне не по любви. Я для тебя просто племенная кобыла. Разница есть, не правда ли?
— Нет же, я имел в виду… Твоя беременность вроде бы разрешает проблемы. — Он чуть ли не буквально рвал на себе волосы.
Она с жалостью посмотрела на него.
— Я сказала, что ты не в ладах с чувствами. И каждое твое слово доказывает это. Если я из-за беременности выйду за тебя замуж, наши проблемы только начнутся. Я бы с радостью вышла за тебя замуж по любви. Но не хочу жить с мужчиной, который считает, будто я ухитрилась зачать ребенка, чтобы поймать его. Без любви сделка не состоится.
Горькие слова, казалось, сами лились из нее. И в глубине души Энджи мечтала загнать их назад и упасть в его объятия. Он хотел жениться на ней — это главное. Разве рассудительная женщина не ухватилась бы за его предложение?
Но другая, «несносная» Энджи не была рассудительной женщиной. Она была раздражительная, колючая, неуживчивая, если задевали ее гордость. Эта «несносная» Энджи ухватилась за предложение Баптисты приехать работать в горы. И теперь ее не загнать назад, в коробочку. Нынешняя Энджи смотрела на Бернардо глазами, полными ярости.
— Выйти за тебя замуж? За кого ты меня принимаешь?
— Я не понимаю, что ты говоришь. Ты выиграла. Разве этого недостаточно?
— Нет, недостаточно. Сейчас мы далеки друг от друга. Потому что, если ты думаешь, что я выиграла, значит, ты считаешь себя проигравшим. А я даже не понимала, что у нас идет борьба. Я думала, мы ищем дорогу друг к другу. И той ночью… — Всплыли воспоминания, и дрогнул голос. Она взяла себя в руки и сохранила дистанцию. — После той ночи мне казалось, будто мы нашли эту дорогу. Ты рассказал, что мучает тебя. Согласна, может быть, я была слишком настойчива, но я думала, что ты доверишься моей любви. Я забыла, что ты не можешь быть с теми, кто любит тебя. Потому что любить — значит быть близкими. — Слезы катились по щекам, но она не обращала на них внимания и продолжала тихим, полным боли голосом: — Последние двадцать лет ты отвергал любого, кто старался приблизиться к тебе. И сейчас при виде распахнутых для объятий рук ты повертываешься к ним спиной. Так иди. Покажи спину. Но мои руки больше для тебя не распахнуты, потому что нет смысла.
— Но ведь на самом деле ты так не считаешь, — тихо пробормотал он.
— Думаешь? Почему же я не могу так считать? Помнишь, что ты написал в записке? «Я умею приносить только боль». Это правда. Но я была слишком тупой, чтобы понять это. Нам лучше бы оставаться чужими.
— Теперь нам уже никогда не быть чужими, — спокойно заметил он.
— Почему? Потому что у меня будет твой ребенок?
— Не только. Есть такое, чего мы не можем забыть. Я пытался забыть. Ночь за ночью старался стереть из памяти, что ты для меня значишь. Но не смог. Если бы ничего не случилось, я бы все равно вернулся умолять тебя о прощении. Просить начать все снова.
— Слова, — вздохнула Энджи.
— Это значит, что ты не веришь мне?
— Не знаю, — хрипло проговорила она. — Я знаю только одно: слишком поздно для слов. Когда-то я так хотела выйти за тебя замуж. Теперь я знаю: выйти за тебя замуж было бы фатальной ошибкой. Бернардо, пожалуйста, уходи.
— Я уйду, но это не конец. Сегодня мы ни о чем не договорились. Так легко я тебя не брошу.
Она проводила его глазами, когда он шел к двери и напоследок оглянулся и встретился с ней взглядом. Она вытерла слезы и обнаружила, что ничего не чувствует — слишком устала. Этот разговор мог бы измучить ее. Но не измучил, потому что она уже была выжата как лимон. Ей хотелось только одного — лечь и уснуть. И больше не думать и не чувствовать.
Энджи понимала, что проблемы, с которыми она столкнулась в городе, будут лишь усугубляться. Так и вышло. В Монтедоро все догадывались, что Бернардо — отец ее ребенка. И вот он вернулся.
— Они не сомневались, что он собирается сделать из меня «честную женщину», — с горечью рассказывала Энджи встревоженной Хедер, которая навестила ее.
— А он что, не собирается?
— Ох, он хочет. Это я не хочу делать его честным мужчиной.
— Вы оба загнали себя в тупик. Выход может найти только Баптиста, как это случилось со мной. — Хедер похлопала себя по животу. Она на три месяца обгоняла Энджи, у которой беременность еще не была видна.
— По-моему, даже Баптиста вряд ли тут может помочь, — тихо сказала Энджи.
— Пожалуй, пока Бернардо не попросит ее, — согласилась Хедер. — А он не хочет. Ты же знаешь, какой он.
Когда в городе сообразили, что Бернардо вернулся, но не объявил о немедленной свадьбе, люди начали с подозрением смотреть на Энджи, хотя осуждать пока что не решались — она была слишком популярна.
Бернардо сказал, что он ее не бросит, но вроде бы держался на расстоянии. Однажды вечером она вернулась с позднего вызова и нашла его у своего парадного входа. Он стоял, прислонившись к двери. Энджи слишком устала, чтобы спорить, и позволила ему войти.
— Где Джинетта? — спросил он, оглядывая пустой дом.
— Мать заставила ее уйти от меня.
Он вдруг вспомнил, что у его матери все служанки были среднего возраста. Ни одна мать не могла позволить дочери работать у городской prostituta.
— Тогда надо найти ей замену, — сказал он.
— Одна или две монахини помогают мне. Они замечательные. Но есть и такие, что близко ко мне не подходят.
«Мы не такие, как другие люди, из-за твоего отца, — говорила ему его мать. — В городе есть люди, которые и близко ко мне не подойдут. К тебе — да. Ко мне — нет».
Он попытался вспомнить, шпынял ли его кто-нибудь в городе за то, что он, не женясь, сделал ее беременной. И не вспомнил. Шпыняли только ее, хотя и не в полную силу, поскольку нуждались в ней. Им нравилось брать у нее, ничего не давая взамен. Его охватила ярость и сделала жестоким.