Толпа схлынула, я увидела Зайку. Невестка помахала рукой.
– Аркашка пошел одеваться.
Мы спустились вниз. У гардероба стоял сын, держа наши шубы. Пока Машка зашнуровывала ботинки и надевала дубленку, прошло, наверное, полчаса. Наконец пошли на стоянку. Кешка резво ускакал вперед, мы медленно плелись сзади.
– Мать, – раздался негодующий голос сына. Аркашка быстрым шагом шел нам навстречу, держа в руках листок. – Мать, что за ерунда?
Это была моя записка, оставленная на ветровом стекле «Вольво».
– Парковала машину задом и разбила человеку фару. Неудобно, нужно заплатить. Зачем ты взял записку?
Кеша ничего не ответил, сунул бумажку в карман, потом подошел к пострадавшей машине и молча сел за руль. Хихикающая Зайка уселась рядом. Я осталась с разинутым ртом. Ну надо же быть такой идиоткой! Мало того, что кокнула сыну фару, так еще и не узнала машину. Вообще о моей рассеянности ходят дома легенды. Ольга не может забыть, как я торжественно подарила ей 13 октября прелестную фигурку кролика.
– Какая миленькая, – восхитилась невестка. – Спасибо.
– Не за что, дорогая, – проворковала я, – с днем рождения.
Зайка вздохнула. Она родилась 13 ноября, и я это превосходно знала. Но лишний подарок ерунда. Хуже обстоит дело с лекарствами. Если выпить по ошибке двойную дозу, оно непременно навредит. Приняв в восемь вечера таблетки, я начинаю в девять мучиться: приняла или не приняла? Потом стала глотать пилюли и вычеркивала дни в календаре. И опять начались сомнения: забыла вычеркнуть или не съела положенного? Выздоровела я, наверное, в конце концов от злости.
А вязание? Как-то раз, в Париже, я тихонечко сидела в столовой и вязала. София внесла супницу, и в этот момент в дверь позвонили. Пришли близкие друзья. Их, естественно, позвали к столу. Когда все наконец уселись и Зайка подняла крышку супницы, то обнаружила там плавающий в курином бульоне клубок. Дети потом долго требовали ответа: зачем сунула недовязанный шарфик в суп?
Полная раскаяния, я поехала домой. Нечего и говорить, что «Пежо» безнадежно отстал от «Вольво». Сынок несется как угорелый, придерживая руль только большими пальцами. Я сижу, вцепившись в баранку, и ползу как черепаха.
Ночью, около двух часов, проснулась и пошла покурить возле открытой форточки. Какая версия лопнула! Абсолютно была уверена в виновности Фриды. И как все здорово складывалось: Лариска узнаёт правду про свекровь и начинает шантажировать старуху, требуя, чтобы та оставила ее в покое. Старуха из страха перед невесткой решает отравить Люлю. Идет на второй этаж и, пока невестка возится в питомнике, начиняет капсулы стрихнином. Дождавшись, пока Люлю примет лекарство, вновь заходит в будуар и выбрасывает оставшиеся таблетки, чтобы не оставить следов. Просто замечательная версия, есть только один, совершенно пустяковый, изъян: Фрида никак не могла подняться на второй этаж, а Лариска, опасаясь, как бы домашние снова не стали потешаться над ее попытками похудеть, прятала волшебное средство именно в будуаре. И еще одна странная вещь: в паспорт Ольги Никишиной вклеена фотография молодой Фриды. На том снимке ей от силы 16 лет. Они что, с Пивоваровым переклеили фото? Или это не Фрида? Я вытащила из секретера паспорт и принялась разглядывать изображение. Всегда удивлялась, как милиционеры могут идентифицировать личность по паспорту. Я, например, в паспорте жгучая брюнетка. Ладно, займусь пока Раздоровым.
Утром позвонила Ване Буромскому. Мы с ним учились в одной группе в институте. Только Ваньке быстро наскучило сеять разумное, доброе, вечное, и он ушел работать на телевидение.
– Ванюша, – попросила я, – выпиши пропуск, очень надо.
Около двух прибыла в «Останкино». Ванюшка не подвел, в окошечке сразу выдали заповедную бумажку, и я вошла в здание.
Как найти на огромном предприятии человека, если не знаешь, в каком отделе он работает? Очень просто – отправиться в бухгалтерию. Ведь именно там выписывают зарплату, гонорары, и именно там есть компьютер. А в компьютере миленький файл с информацией.
Проплутав по этажам, я наконец добралась до финансового отдела. В большой комнате сидело штук двадцать женщин разного возраста. Робко подойдя к одной из них, толстой, сонной девице, я заявила: «Девушка, я из передачи «Здоровье».
Девица оторвалась от какой-то бумажной простыни с цифрами и равнодушно заявила:
– Гонорары выдаем с 17-го числа.
Я принялась изо всех сил улыбаться:
– Я по другому вопросу.
– С бюллетенями в 301-ю комнату, – тут же выпалила девица, не поднимая головы от расчетов.
– Нет-нет. Помогите отыскать Ивана Раздорова. Мы сидели в буфете, он взял у меня кое-какие материалы и до сих пор не возвратил, а в какой редакции работает – не знаю.
Толстуха недовольно фыркнула:
– Вы чего хотите, чтобы я бегала по этажам и вопила: «Раздоров, где ты?»
– Конечно, нет! Но, может быть, вы посмотрите ведомости на зарплату.
Бухгалтерша обозлилась:
– Умная какая! Ведомости по редакциям! Знаешь, их сколько? На каком канале он снимает?
Этого я как раз не знала. Девушка подперла жирной рукой складчатый подбородок и заявила:
– Повесь объявление на первом этаже и отстань. Просто сумасшедший дом какой-то, работать не дают.
Тут дверь распахнулась, и в комнату, ослепительно улыбаясь, вошел Леонид Якубович. В жизни он оказался еще лучше, чем на экране: стройный, ясноглазый и пышноусатый. Представляю, что началось бы в любой другой бухгалтерии при появлении всенародного любимца. Здесь же никто и бровью не повел. Не переставая улыбаться, Якубович подошел к толстой девице и вытащил коробочку.
– К чаю, Катюша.
– Уберите конфеты, у меня скоро диатез начнется, – отреагировала Катюша, ее соседка поддакнула:
– Верно. Все сладкое тащат; нет чтобы баночку кофе принести.
– Девочки, будут вам и чай и кофе, – заверил Леонид, – а сейчас будьте душеньками.
– Гонорары с 17-го числа, – отрезала толстая.
– Ну, девулечки, красотулечки! А я вам билетики на передачу.
– Если везде, куда зовут, ходить станем, умрем от истощения, – парировала Катюша, – идите к начальнику. Прикажет – выдам, я человек подневольный.
Не гася улыбки, шоумен быстрым шагом двинулся в другой конец комнаты. Толстуха грозно глянула в мою сторону:
– Чего ждешь, иди своей дорогой!