— Привет, Энджи.
Энджи сглотнула.
— Привет, Риккардо.
Они стояли напротив друг друга.
— Разве никто не собирается меня представить? — робко произнесла Сэлли. — Я Сэлли, сестра Энджелины.
— А меня зовут Риккардо Кастеллари, и я очень счастлив познакомиться с вами, Сэлли. Но я хотел бы поговорить с вашей сестрой наедине, если вы не возражаете.
— Конечно, конечно, — закивала Сэлли. — Приходите потом в дом. Пошли, Тодд.
Тодд поднял глаза:
— Кто этот дядя, мамочка?
— Это друг тети Лины. Пойдем, ты увидишь его потом. Или, по крайней мере, я думаю, что увидишь.
Энджи смотрела вслед своей сестре и племяннику, которые удалялись по пляжу в сторону дома. Во рту у нее пересохло. Потому что, хотя белый песчаный пляж и был полон другими отдыхающими, у нее возникло чувство, что мир сжался в этот момент и они остались вдвоем, пристально и враждебно смотря друг на друга, словно воюющие стороны. Какое право он имел смотреть на нее так зло?
— Что ты здесь делаешь, Риккардо? — холодно спросила она.
Ее безразличие вызывало в нем желание схватить Энджи в объятия и грубо прижаться к ее губам.
— А ты как думаешь? — горячо воскликнул он, наконец оторвавшись от Энджи. — И какого черта ты устроила этот мелодраматический побег, уехав из той проклятой страны и не сказав мне ни слова о том, куда направляешься?!
Ну и наглость!
— Как ты думаешь почему? Да потому, что позвонила Пола. Помнишь такую? Ослепительная калифорнийская актриса, с которой ты встречался почти год. Она позвонила и спросила, не может ли получить назад свое красное платье? Ее платье! То платье, которое я по глупости считала своим, потому что… ты подарил мне его на Рождество!
Он насупил свои черные брови:
— Неужели все дело только в этом, Энджи? В этом треклятом платье?!
— Да! — Она помотала головой. — Нет!..
— Позволь я расскажу тебе об этом платье.
Ей хотелось заткнуть уши.
— Мне безразлично все, что касается этой тряпки!
— Ну, а мне нет! Так что ты лучше, черт возьми, послушай! — Он сделал глубокий вдох. — Пола заказала его у одного известного дизайнера и указала мой счет, не спросив моего разрешения. Она частенько проделывала такие вещи. Она хотела, чтобы мы поженились, вот только я не хотел. Поэтому мы разошлись. Через какое-то время, много позже, это платье было доставлено в мой отель в Нью-Йорке. Мне не хотелось общаться с Полой по какому бы то ни было поводу, поэтому я просто привез платье с собой в Англию. Собирался отдать в какой-нибудь благотворительный фонд или выставить на аукцион. Но что-то заставило меня в тот день подарить его тебе…
Энджи прекрасно знала, что это было. Решив, что его старомодную секретаршу неплохо бы приодеть, Риккардо и подарил ей алое платье, даже не подумав о том, что это может привести к столь сногсшибательному результату. Энджи безуспешно трясла головой, пытаясь избавиться от предательского пощипывания в глазах. Не хватало еще, чтобы она расплакалась, как дурочка, на его глазах.
— Не важно, как оно попало ко мне или почему ты мне его подарил, хотя, если бы ты повел себя честно с самого начала, было бы лучше…
— Подарить женщине платье, сказав, что на самом деле оно предназначалось кому-то еще? — изумился Риккардо. — Даже моих скудных знаний в области женской психологии достаточно, чтобы понимать, что такая затея обречена на провал.
— Ну уж у тебя-то было много возможностей для изучения женской психологии! — фыркнула она.
Он сверкнул на нее своими черными глазами:
— Может быть, и было, но ни одна из женщин не была такой упорствующей и разъяренной, как ты сейчас, Энджи Паттерсон.
Она устало покачала головой, вдруг сообразив, что слишком большое значение придавала этому платью. Она не могла больше обвинять Риккардо. Это был обычный подарок босса своей секретарше, а она прореагировала на него с восторгом женщины, которой только что подарили перстень с бриллиантом…
— И тем не менее это не важно, — прошептала она. — Платье — лишь повод. Оно позволило мне понять, как глупа я была. На самом деле я должна была бы быть благодарна этому платью.
Риккардо нахмурился. Она произнесла эти слова, словно в бреду, как тогда, когда у нее была температура. И когда он увидел ее такой беспомощной и ранимой, и обтирал ее тело, и давал попить воды — заботливо, словно крошечному котенку.
— О чем, черт побери, ты говоришь?
Он никогда не поймет, пока она не скажет ему все, как бы больно ей это ни было.
— Это платье превратило меня в… в кого-то, кем я не являюсь, — запинаясь, еле проговорила Энджи. — В кого-то, кто позволил мне войти в твой мир. Но я не принадлежу твоему миру, Риккардо, и никогда не буду принадлежать! Нам не следовало совершать прыжок из коллег в любовники. Мы просто не должны были…
— Ты же так не считаешь на самом деле, Энджи?
— Нет, считаю. Правда, считаю! — Но как сказать ему правду, особенно когда он стоит тут в джинсах и футболке, с упрямым и непреклонным выражением лица? Мужчина, которого она любила так давно, что эта любовь стала для нее так же естественна, как ежедневный восход солнца по утрам. Ощутив тяжесть на сердце, Энджи поняла, что не задала ему самый главный вопрос. — Кстати, а почему ты оказался здесь… и как ты узнал, где я?
— Я спросил твою маму, — мрачно ответил Риккардо и поднял руку, чтобы предотвратить ее дальнейшие расспросы. — А здесь я потому, что хочу, чтобы ты вернулась.
Боль пронзила ее, и слезы начали застилать глаза.
— Но я не могу вернуться, — прошептала она. — Что бы ты ни говорил. Я не могу больше работать у тебя, Риккардо, разве ты не видишь?
Он нетерпеливо покачал головой:
— Я не хочу, чтобы ты работала у меня.
Энджи в недоумении уставилась на него:
— Не хочешь?
— Это невозможно, я уже взял на твое место Алисию.
— Алисию?..
— Si. Она очень хороший работник. Ты сама мне это говорила когда-то. Удачная кандидатура для секретарской работы… и, конечно, не дерзит мне так, как ты.
Ни одна женщина никогда не дерзила ему. Но и ни с одной женщиной у Риккардо никогда не было такого взаимопонимания, как с Энджи. Во всех отношениях… Его голос ни разу в жизни не срывался так, как сейчас, когда Риккардо заметил слабое мерцание в ее глазах. И впервые в жизни он обнаружил, что есть желания, которые почему-то не сбываются, как бы он того ни хотел.
Когда-то ему было довольно лишь щелкнуть пальцами, чтобы Энджи прибежала к нему. Но она изменилась, так же как изменился и он сам. Она воздвигла защитные барьеры, которые он должен был теперь разрушить, причем голыми руками. Но разве ее неистовая гордость и чувство собственного достоинства не усилили его страстное влечение к ней?