Небось дерет взятки с родственников заключенных, на милицейскую зарплату подобный кабриолет не приобрести. Мы начали прощаться и раскланиваться, и тут у проходной затормозил «воронок». Конвойный позвонил у ворот. Решетки раздвинулись, «зек» медленно вкатил на охраняемую территорию. Спустя минут пять, когда я уже заводила мотор, в воротах распахнулась калитка, и пожилой милиционер крикнул:
– Феликс Михайлович!
Улыбнувшись на прощание, начальник пошел на зов. В открытую калитку стало видно, как от грузовика отходят несколько только что привезенных заключенных. Последний двигался как-то боком, неловко размахивая левой рукой. Калитка захлопнулась. Я поехала в Москву. Кто из моих знакомых ходит точно так же, словно его попа пытается обогнать ноги? Что-то знакомое было в этом уголовнике.
Весь Птичий можно изъездить за четверть часа. Поэтому на дорогу до дома улыбчивого Феликса Михайловича потратила буквально пять минут. Небольшое здание из светлого кирпича, дверь заперта, у входа домофон. Прогресс добрался и до Птичьего.
Я принялась накручивать колесики, наконец раздался дребезжащий голос:
– Да.
– «Скорая помощь».
Дверь немедленно отворилась. Давно заметила, что доктора люди моментально впускают внутрь. Попробуйте назваться работником коммунальных служб или даже милиционером – измучают вопросами, перед врачами рушатся все запоры.
В подъезде неожиданно оказалось светло и чисто. В довольно просторном холле, у письменного стола мирно читал газету мужик лет шестидесяти, крепкий, с характерным лицом отставного военного. Прямо за ним начиналась устланная красной ковровой дорожкой лестница. Лифта в пятиэтажке, очевидно, не было.
– Вы к кому? – осведомился лифтер.
Стараясь улыбаться как можно более приветливее, я вытащила удостоверение и пояснила:
– Открываем в Птичьем корпункт НТВ, хотим снять квартиру, в мэрии сказали, что ваш дом самый комфортабельный.
– Это верно, – согласился секьюрити.
Тут в глубине холла распахнулась дверь, и вышла девушка лет двадцати. Значит, в здании все же есть лифт.
– Здравствуйте, Федор Степанович, – сказала она.
– Добрый день, Светочка, – ласково ответил дежурный, – что так легко оделась, на улице совсем холодно.
– Ну да? – удивилась женщина и, подойдя к окну, принялась обозревать пустынную улицу. Федор Степанович повернулся ко мне.
– Телевидение уважаю, а ваше НТВ в особенности, мне там такая черненькая нравится, остроносенькая, новости читает…
– Миткова?
– Она и сама красавица, и говорит складно. А дом наш и правда лучший, элита живет, начальство. Только квартир никто не сдает, и не ищите.
На столе зазвонил телефон. Лифтер поднял трубку и потом пошел к подъемнику. Светочка оторвалась от окна и робко спросила:
– Вы с телевидения?
– Да, НТВ, хотели в вашем доме корпункт обосновать, да, видно, не судьба.
– А как к вам на работу попадают?
– По-разному. Кто сам пришел, кого знакомые привели…
– Ну, чтобы сам, небось неправда, – протянула девушка, – всю жизнь мечтала в телевизоре работать.
Я вздохнула: в телевизоре можно работать только тогда, когда снимаешь заднюю стенку аппарата и копаешься во внутренностях этого прибора.
– Слушайте, – продолжала Светочка, – а если подскажу, к кому обратиться, чтоб в нашем доме квартиру снять, поможете мне, познакомите с нужными людьми?
Тут распахнулась дверь лифта, и Федор Степанович вывез коляску.
– Пойдемте, – шепнула девушка, – тут недалеко есть одно место, посидим поговорим. – Она завела меня в небольшое кафе и, лихо закурив «Мальборо», сообщила: – Феликс Михайлович Самохвалов коттедж построил прямо на выезде из города. Из красного кирпича, с башенкой. Так он моей маме сказал, что квартиру сдавать хочет. Могу вас к нему отвезти.
– Так у него, наверное, семья есть?
– Дочь Нина, взрослая уже.
– Вот видите, – прикинулась я разочарованной, – скорей всего захочет отдельно от родителей жить, квартира ей и достанется.
– Да нет, – отмахнулась Света, – Нинка в Москве учится, сюда не показывается.
– Совсем не приезжает?
– С лета не видела.
– Может, просто не замечаете.
– Дом углом стоит, из моей комнаты ее окно видно, так там даже занавески с августа ни разу не раздернули. К тому же мы в хороших отношениях. Нинка в июле на несколько дней прикатила и сразу ко мне, похвастаться новой машиной. Ну да и понятно, отец ей небось денег сколько хочешь дает, – откровенничала девица.
Я пообещала подумать над ее предложением и поехала в Москву. На выезде из Птичьего притормозила и оглядела огромный двухэтажный дом из огнеупорного кирпича. Похоже, совсем готов, окна застеклены, и даже в саду заасфальтированы дорожки. Интересно, откуда у милейшего Феликса Михайловича такие средства? Хотя понятно откуда. В колонию попадают разные люди, а жить по-человечески хочется везде. Насколько знаю, отправить лишнюю продуктовую передачу в Бутырской тюрьме стоит сто долларов. А в колонии возможностей больше – свидание продолжительностью три дня, отпуск домой, отправка на поселение, – и за все можно получить приличную мзду. Так что источник финансового благополучия известен. Мне важно другое – Нина тут не показывалась и Базиля не привозила.
Тучи слегка раздвинулись, небо немного просветлело, зато крепко похолодало. Я включила печку на полную мощность и понеслась по шоссе, стараясь крепче держаться за руль. Восемьдесят километров в час – страшная скорость. Вожу уже пять лет и даже научилась парковать «Вольво» задом, но предпочитаю ездить не слишком быстро, редко спидометр показывает больше шестидесяти. И никак не могу отвыкнуть от дурацкой привычки тянуть изо всех сил на себя руль во время торможения. Ехидный Аркадий советует при этом обязательно приговаривать «тпру, лошадка». Но я стараюсь не обращать внимания на колкости, ну не все же рождаются с ключом от зажигания в руке.
После сонного Птичьего Москва показалась особенно шумной. Естественно, при въезде на Волоколамку попала в огромную пробку и проскучала в толпе автомобилей, двигаясь вперед черепашьим шагом. Возле метро «Аэропорт» притормозила. Пойду пешком на ту сторону Ленинградского проспекта и посмотрю, может, Нина приехала?