Поежившись от такого сравнения, я вытащила из штанины мобильный и, отойдя в самый дальний угол, туда, где стояло вонючее ведро, набрала первый номер.
– Алле, – ответил дребезжащий старушечий голос.
Я сначала растерялась, но потом вспомнила, как Иван Михайлович предупреждал, что сообщение примет диспетчер.
– Передайте папе, – страстно зашептала я, – Большая Свинка в огне, она горит в заброшенной деревне Петухово, в доме Фаины Львовой. Пусть поторопится, а то из Большой Свинки сделают копченую ветчину.
– Все сообщение? – бесстрастно поинтересовалась старуха и сообщила: – Принято.
На мобильнике заморгала лампочка: «Замените батарейку». Я быстренько набрала номер Александра Михайловича. Подошел Женька.
– Пиши скорей, – зашептала я, – деревня Петухово, дом Фаины Львовой, меня тут держат в наручниках.
– Понял, – ответил приятель.
Я села на ведро и взглянула на телефон, лампочка уже не моргала, а горела ровным светом. Все, в руках абсолютно бесполезный кусок пластмассы. Я затолкала мобильный под кровать и влезла на грязное одеяло. Сон не шел. Вы никогда не пробовали спать с закованными в наручники руками? И не надо, не пробуйте, ничего интересного, крайне неудобно. Тем более если, как и я, предпочитаете спать на животе, а не на спине.
Интересно, сколько времени понадобится друзьям, чтобы добраться до меня? Час? Два? Три? А вдруг за это время приедет таинственный похититель с выкупом и меня убьют? Сразу стало холодно. Время тянулось мучительно.
Дверь приоткрылась, и Фаина всунула в щель очередную миску. На этот раз по дну катались две довольно крупные картофелины в мундире, там же лежали кристаллы серой соли и несколько перьев зеленого лука. Царский ужин!
Я ухватила корнеплоды и проглотила их, едва содрав грязную кожуру. Моментально захотелось пить.
– Эй, – заорала я, – бабка, пить дай!
Но Фаина влетела в комнату и, отпихнув меня, стала, кряхтя, поднимать тяжелые половицы. Внизу открылась темная сырая дыра.
– Полезай, – велела женщина.
– Ни за что, – ответила я.
Фаина взмахнула пистолетом.
– Лезь, говорю.
Пришлось подчиниться. Над головой стукнули деревяшки. Я оказалась в кромешной темноте в сыром, холодном подвале. Через какое-то время над головой обнаружились слабые полоски. Сквозь щелястый пол пробивался свет.
Вверху послышались шаги и голоса.
– Ну, бабуля, где твоя гостья?
– Что вы, сыночки, – запричитала Фаина, – какая гостья, сюда никто не приезжает, живу будто сыч, говорить разучилась.
Я сидела тихо, пытаясь понять, кто прибыл – друг или враг.
– Хватит баллон гнать, – послышался родной говорок Бекаса, – показывай, куда Дашу запрятала, сука.
– Здесь, внизу! – заорала я как ненормальная и принялась колотить связанными руками в доски. – Сюда, Бекас, милый, любимый, сюда!
Послышался грохот, появился свет, и в проем заглянул Коля.
– Дарья Ивановна, давайте руку.
Я протянула скованные кисти.
Бекас ловко, без всякого усилия вытащил меня наружу. В маленькой комнате было тесно от широкоплечих парней в черном. Приглядевшись, поняла, что их всего четверо, просто мальчишки очень здоровые, нехилый Бекас выглядел среди них былинкой. У всех в руках автоматы, а у двоих через плечо какие-то странные трубки.
Фаина сидела в углу.
– Ключ давай от браслетов, – сказал один из братков.
– Нету, – покачала головой женщина.
Другой моментально отвесил ей хорошую оплеуху. Из носа женщины потекла тоненькая струйка крови, но Фаина молча утерлась рукавом. Платок свалился, выглянуло хорошенькое бледное личико.
– Глянь-ка, – изумился ударивший, – гагара! А я думал, старуха.
И он снова размахнулся.
– Не бей ее, – выкрикнула я, – она мне плохо не делала!
– Правда, Сникерс, брось, – вежливо сказал Бекас, – не пугай мне Дарью Ивановну, так откроем. У тебя, Крокус, гитара с собой?
Другой парень кивнул, вытащил из кармана набор крючков и палочек и мигом щелкнул замком.
Я с наслаждением стала растирать запястья.
– Больно? – неожиданно участливо спросил один из парней. – Не тушуйтесь, хозяйка, меня, когда из Москвы в Нижний Новгород везли, так не поверишь, как в вагон менты сажали.
– Как? – заинтересовалась я, глядя во все глаза на своих избавителей.
– Руки сковали да еще к трем братанам прицепили, потом на корточки посадили, через браслеты трос пропустили. Один конец поводка в тюрьмище, другой в вагоне, и погнали на полусогнутых, вприсядку, да по затылку дубинкой, да…
– Слушай, Мосол, – разозлился Бекас, – тоже мне Эдвард Радзинский нашелся, хорош баллоны гнать, всех так из Москвы вывозят.
– Это точно, – вздохнул Сникерс, – я сумчонку по дороге с жраниной и шмутярой бросил, только с пакетиком сигарет и добежал. Все потерял, а курево допер…
Фаина слабо пошевелилась.
– У нее пистолет, – быстро сказала я.
– Этот? – спросил Мосол, показывая на валяющийся у окна револьвер. – Не, ханя.
– Что? – не поняла я.
– Муляж, – пояснил интеллигентный Бекас, – это муляж. – Потом горделиво добавил по-французски: – Mitraillette.
– Revolver, – поправила я его машинально, – mitraillette – это автомат. – Надо же, они с Маней добрались до темы «Вторая мировая война».
– Во дает, – восхитился Сникерс.
С улицы донесся свист и голос:
– Ну, чего вас там всех, раздолбало, что ли?
Мы вышли во двор. Наступил приятный июньский вечер. Не жарко и не холодно, нет дождя, легкий, тихий ветерок нежно касается лица. В такую погоду приятно сидеть на даче у костра, есть свежий шашлык, пить красное вино, петь песни под гитару.
Я же стою в огромном захламленном дворе, а вокруг штук десять парней, вооруженных до зубов, с автоматами, ножами, а вон у того черненького, по-моему, даже связка гранат.