Из ноги как нож торчала его собственная бедренная кость. Закружилась голова. Уши горели. Пищевод сжался, и к горлу подступила едкая кислота.
“Я теряю сознание”.
Он не мог этого допустить. Если он лишится чувств, его засосет в водоворот. Он крепче вцепился в камень, дожидаясь, когда пройдет головокружение.
– Что будем делать? – далеким эхом донесся голос Лариты.
Саверио стошнило, и он прикрыл глаза.
– Останемся здесь? Будем дожидаться помощи?
Он с огромным усилием разжал губы:
– Не знаю.
“Я теряю кровь”.
Вода мешала ему увидеть рану. И это было хорошо.
– Я тоже не знаю, – немного погодя ответила Ларита. – Но здесь мы не можем оставаться.
“Пожалуйста, помоги мне, я умираю” – вот что просилось у него с языка. Но он не мог. Он должен был вести себя по-мужски.
“Какой абсурд…” Два дня назад он был бесцветным работником мебельной фабрики, жалким подкаблучником, а теперь он в затопленных катакомбах бок о бок с самой известной итальянской певицей и вот-вот умрет от потери крови.
Судьба-насмешница решила дать ему шанс. Эта девушка, которая ничего не знает ни о нем, ни о его пожизненной невезучести, будет судить о нем по тому, каким он себя покажет.
Хотя бы кто-то хотя бы раз в жизни увидит в нем героя. Человека с бесстрашным сердцем. Самурая.
Как говорил Ямамото Цунэтомо в “Хагакурэ”{Ямамото Цунэтомо (1659–1719) – японский самурай, впоследствии монах-буддист, на основе бесед с ним было составлено руководство воина-самурая “Хакагурэ” (“Сокрытое в листве”).}? “Путь самурая обретается в смерти”.
Он почувствовал, что, несмотря на боль, способен собрать волю в кулак.
“Покажи ей, кто таков Саверио Монета”.
Он открыл глаза. Было темно, но он видел, как покачиваются на воде кости покойников. Значит, немного света откуда-то просачивалось.
Ларита с трудом боролась с течением.
– Похоже, вода прибывает.
Саверио попытался сосредоточиться, не думая о боли.
– Послушай… Воздух скоро кончится. И кто знает, когда еще приедут спасатели. Нам надо выбираться самим.
– Как? – ответила вопросом Ларита.
– Мне кажется, я вижу слабый свет в той стороне. Ты тоже видишь?
– Да… Едва-едва.
– Хорошо. Идем туда.
– Если я отпущу стену, меня унесет вниз.
– Я тебе помогу. – Мантос двинулся на голос певицы, погружая пальцы в крошащийся туф. – Погоди… Возьмись мне за плечи.
Боль затуманивала взгляд. Чтобы не закричать, он выудил из воды кость и сжал ее в зубах. Затем придвинулся к девушке, она обхватила его за плечи, скрестив ноги вокруг его бедер.
Маттео Сапорелли был рыбой.
Точнее, желтоперым тунцом. Нет, дельфином. Великолепным самцом-дельфином, плавающим среди загадочных руин Атлантиды. Прижав руки к телу, он двигал головой вверх-вниз синхронно с ногами, сросшимися в рыбий хвост.
“Я морское млекопитающее”.
Он изучал остатки великой цивилизации, похороненной в морских пучинах. Сейчас он находился в длинных коридорах, ведущих в королевские покои. Своим зорким глазом он видел золото, драгоценные камни, старинные ожерелья, поросшие водорослями и кораллами. Видел крабов и лангустов, ползающих по горам золота.
Ему было хорошо. Потребовались долгие миллионы лет обратной эволюции, чтобы вернуть млекопитающих в море, но игра воистину стоила свеч.
“Жизнь в воде на порядок совершеннее”.
Состояние волшебной благодати нарушала лишь одна проблема.
Воздух. Чтобы быть дельфином, ему немного не хватало воздуха. Обидно. Он помнил, что китообразные могут подолгу находиться под водой, ему же отчаянно требовался воздух.
Он попробовал отключиться. Тут слишком много диковинных чудес, чтобы тратить время на дыхание.
Кроме драгоценностей и малиновых полипов тут были удивительные кораллы, он мог бы их рассматривать часами.
“Ладно, знаешь, что я сделаю? Наберу немного воздуха и вернусь назад”.
Он стал подниматься на поверхность, волнообразно изгибая тело, как житель Атлантиды, и вынырнул в небольшом воздушном мешке под потолком катакомб.
Саверио с Ларитой на закорках с трудом продвигался в ту сторону, откуда исходил свет. Вдруг меньше чем в метре от них показалась из воды голова мужчины.
Предводитель Зверей Абаддона после секундного замешательства выплюнул кость и заорал:
– На помощь!
Ларита тоже завопила:
– На помощь! Сюда!
Человек надул и сдул щеки, взглянул на них, затем издал странный гортанный крик, по частоте ближе к ультразвуковому, и снова ушел под воду.
Саверио не верил своим глазам.
– Ты тоже его видела?
– Да.
– Помешанный. Там в пещере он мне такого наговорил. Что это за тип?
Ларита ответила не сразу.
– Мне показалось, это Маттео Сапорелли.
– И кто это?
– Писатель. Получил премию “Стрега”. – Внезапно ее голос повысился на октаву. – Смотри! Вон там!
Из отверстия в потолке галереи падал пучок света, тающий в илистых водах.
Саверио, борясь с течением, увлекавшим их в противоположном направлении, сумел подобраться к просвету.
Это был глубокий круглый колодец. Стенки его обросли корнями и паутиной. Наверху они увидели качаемую ветром крону смоковницы, а над ней – тронутое бледной зарей римское небо.
Ларита отпустила Саверио и схватилась за стену.
– У нас получится… – Она протянула руку, но было слишком высоко. Тогда она попробовала подплыть наверх, помогая себе ногами, – но все впустую. – Если бы у меня были плавники…
“Ничего у нее не получится”, – сказал себе Саверио, наблюдая, как она в очередной раз пытается дотянуться до края колодца. Он был сантиметрах в семидесяти над водой, и в туфе, гладком, как мраморная плита, было не за что зацепиться. Бултыхая ногами, она никогда не доберется до верха.
Ларита запыхалась.
– Попробуй ты. У меня не выходит.
Саверио попробовал вратарским толчком взметнуться наверх, но, едва шевельнув ногой, отчаянно взвыл. Боль скальпелем полоснула по тканям поврежденной ноги. Обессилев, он упал, глотая ртом воздух, и снова нахлебался воды.
Ларита схватила его за капюшон туники прежде, чем его смыло течением, и притянула к себе.
– Что такое? Что с тобой?