Но этого она не сделала. Попробовала пошевелить пальцами ног.
Они шевелятся! Они шевелятся!
Обломок под спиной бесил ее. Когда она шевелилась, он врезался прямо в тело. Нужно менять положение.
Я приняла столько снотворного… Почему же я не умерла?
Потому что твоя госпожа, та, которая держит нити твоей жизни, не захотела этого.
Твоя единственная госпожа.
Непруха.
Она ухватилась за обломок обеими руками и толкала его. Он не двигался ни на сантиметр. Возможно, она толкала не с той стороны. Нужно нажать ниже, спиной. Толкать, несмотря на саднившую рану.
Давай, старушка! Вдохни поглубже и толкай. Пошли к черту боль.
Так она и поступила, и обломок поддался с одного толчка.
Сверху на нее посыпался дождь из штукатурки и кирпичей. На голову. На раненую спину. Так она и лежала. Во рту земля.
Давай, старушка, ты же видишь, что ты и теперь не умерла? Выбирайся из этой дыры.
Подвигала одной ногой. Затем другой.
А они не сломаны. Они просто спят!
Она стала рыть руками. Как обезумевший сенбернар. Ломая ногти, раня руки. Сдвинула вбок широкий деревянный стол и увидела над собой серое небо.
Дождь намочил ее лицо. Мгновение она лежала неподвижно. С закрытыми глазами. Позволяя холодному дождю умыть себя.
Она не умерла.
Чего ты ждешь? Что придет ночь?
Крича от боли, она согнулась и вытащила себя наружу, хватаясь за цементные обломки.
И вылезла наверх. Как гриб.
Огляделась.
Ничего не понимая.
Потом узнала сосны, те, что росли перед ее балконом, почерневшие. Увидела улицу Кассия и дома напротив.
Только ее дома больше не было, как и соседнего. Стерты с лица земли. Вместо них — груды дымящихся руин.
Наверное, тут был взрыв.
Она с трудом поднялась на ноги.
Ночная рубашка была вся изорвана. Шея болела, стоило только чуть-чуть повернуть голову. Руки были изувечены, рана на спине пульсировала, но Филомена чувствовала себя хорошо.
Что ты собираешься делать? Посмотри вокруг? Быстро сматывайся!
Она двинулась на четвереньках, опираясь на горы обломков. Команды пожарных вели поиск среди камней. Работал экскаватор. Стояли машины скорой помощи с голубыми огнями. И в стороне, на том, что осталось от парковки, лежал ряд трупов. С десяток. Обугленные. Неузнаваемые. Обгорелые тела в красивых нарядах.
Все умерли! Все, кто был! Я одна выжила.
Она была уверена в этом.
Ее никто не заметил.
Никто не обратил внимания на эту толстую и некрасивую женщину в ночной рубашке с прилипшими к голове волосами, которая ползла на четвереньках по грудам развалин.
Она проползла по руинам, как бесплотный ДУХ.
И возможно, она им и была.
Все были слишком заняты раскопками.
Нетвердым шагом она миновала искореженные остатки ограды жилого комплекса «Острова» и пошла босиком, под дождем, по улице Кассия.
Куда она шла?
Жить дальше.
Вылезаем, как начинает смеркаться.
Двигаем развлекаться. Отрываться.
Мы-то умеем развлечься. Вытащить на свет лучшее.
Влезаем в машину и решаем поехать потрястись. Поколбаситься. Смеемся и останавливаемся у придорожного бара выпить пива.
Сегодня особенный вечер, это мы все замечаем. Высовываемся в окна и вдыхаем воздух, который бьет в лицо на скорости 180. Мы едем, мы — банда выродков. Мы — быки. Только еще больше. Или гиены. Только более голодные. Просто чертовски голодные. Как же мы изголодались. Изголодались по хорошей, классной мохнатке.
Въезжаем на парковку, там места ни хрена нет. Как всегда в субботу вечером. Оставляем нашу тачку в третьем ряду, и все тут же гудят, придурки. Мы ждем спокойненько и видим, что наша тачка им мешает. Не проехать никак. А нас от этого прет. Нам нравится. Мы бросаем вызов. Скажите нам хоть слово. Валяйте. Мы яйца вам поотрываем.
Мы тут, и позасритесь все.
Стоим, прислонившись к капоту нашей тачки, как сволочи.
У вас проблемы?
Если вы считаете нас хамами, то только покажите это.
Пришло ваше время. Время пожаловаться.
Но вы не высовываетесь. Почему?
Струсили.
Входим на дискотеку плечом к плечу.
Ну и народу тут. Куча тупых придурков.
На нас джинсы «Коттон Белт» и «Юниформ», а на ногах — армейские ботинки или обувь от «Доктора Мартенса». Рубашки в полоску или с рисунком. Волосы длинные, зачесанные назад. Короткие на висках.
У нас серьги. В ухе. В носу. В бровях.
Идем танцевать. Нам нравится техно. Мы от него тащимся.
Эта музыка поднимается от самой задницы, пробивает кишки и разливается внутри. Чтобы слышать друг друга, мы орем. Чтобы слышать друг друга, надо вопить.
От зеленого света наши глаза становятся желтыми и на плечах видно перхоть. На рубашках. Все толкаются, и мы тогда образуем круг, оставив в середине пустое место. Расталкиваем всех спинами, и нас не колышет, что им не по кайфу.
На полу кафель меняет цвет.
Красный, и зеленый, и синий.
И вдруг, а мы уже довольно долго колбасимся, видим трех милашек, которые танцуют в сторонке. Они нам улыбаются. Мы тогда размыкаем круг и впускаем их в середину. Теперь у них побольше места для танцев. Мы их окружаем. Конечно, они нам улыбаются, им нравится. Боже, как сегодня орет музыка. А они ничего, в мини-юбках, ботинках и светящихся топиках. Потом свет начинает мерцать, и они исчезают и появляются тысячу раз в секунду. Это телки с большими сиськами, и у нас встает. Мы чувствуем, как в трусах набухает, наполняется кровью, и мозги прочищаются, а мысли становятся об одном. Это кайф, от которого в голове мало, а в штанах — много.
Одна говорит, что ее зовут Аманда, смеется, по-всякому привлекает внимание. Не знает, что давно уже наше внимание обращено только на их убогий выпендреж. Идем пить, они нам толкуют про какую-то группу, которой мы не знаем, но какая разница. В такой толпе не важно, о чем трепаться. Они — курочки, которым нравится, что мы за ними ухаживаем. Болтаем. Возвращаемся танцевать.
Выползаем с дискотеки под утро. Курочки идут за нами. Втроем.
Аманда.
Мария.
Паола.
Нам по кайфу опять влезть в машину. По кайфу врубить музыку на полную. Чувствовать, что наша зверская ночка удалась. Что нам все по фигу. Все классно. Что мы отрывались еще одну ночь. Что все очень классно. И нам нравится, что шлюшки едут за нами на своем «фиате-уно» цвета металлик, и мы ржем и думаем, что они просто бляди, которым только бы дать. И говорим, что это просто невозможно, что бабы всегда готовы. И что они делают вид, что им все равно, а на самом деле только об этом и думают.