Грязь | Страница: 61

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

«Путешествие. Да, хочу совершить большое путешествие. Вместе с Сельваджей. Вдвоем. Заняться немного моими личными делами… Не так, чтобы на неделю и обратно. Больше. Не знаю… два, три месяца. Я и она, на Карибских островах. Мне говорили, что на некоторых островах можно жить в хижине, как туземцы. Лежишь на пляже. Рыбу ловишь, загораешь, не знаю…» — заговорил Альбертино.

Да, это было бы неплохо. Унылый смиренно улыбнулся, а потом произнес шепотом:

«Сматывайся от него. Ты должен от него смотаться!»

«От кого?»

«От Ягуара! Ты должен уйти от него. Не сразу. Постепенно. Незаметно. День за днем. Старайся не выделяться. Быть как все. Отступи. Дай выдвинуться другим. Не старайся быть лучшим».

«Почему?»

«Потому что он высасывает тебя изнутри. Он — проклятый паразит. Он держит свои невидимые щупальца у твоего горла. Когда захочет — сожмет их. А если ты ему нужен, если ты ему служишь, если ты парень с головой, он тебя никогда не отпустит. Ты знаешь? Знаешь об этом?»

Альбертино кивнул головой. Он это прекрасно знал. Но именно этого он и хотел до сегодняшнего дня. Быть необходимым боссу. Это давало массу привилегий. Которые Альбертино очень даже нравились. Деньги. Власть. Почтение улиц. Унылый продолжал:

«Я устал разгребать за Ягуаром дерьмо. Я хочу работать здесь, выпекать сладости, вместе с женой, кондитерская меня вполне устраивает, но этот хренов ублюдок меня повязал. Мне некуда бежать. Если я уйду, он прикажет убить меня. Может, попросит тебя об этом. А ты что сделаешь? Не убьешь? Как ты сможешь? Понял, в каком я положении? Я должен тянуть лямку, пока он хочет. Пока я справляюсь, пока кто-то более молодой и способный не набьет мне нутро свинцом. Хочешь, расскажу одну вещь?»

«Что такое?»

«Я боюсь. Я не могу больше быть хладнокровным, как прежде. Не выходит. Я зверски устаю. Я как бегун на последнем издыхании, который вдруг видит свою дорожку совсем в другом свете. А тут, знаешь, что мне сказал этот сукин сын? „Я узнал, — говорит, — что твой сын едет в Америку. Он мог бы провернуть для нас одно дельце. Ничего опасного. Кое с кем встретиться“. Ты понимаешь? Этот ублюдок хочет втянуть туда и моего сына. Вонючий кусок дерьма. Я сказал ему, что Энрико выбрал другую жизнь. Что он другой. Он ничего не ответил. Только посмотрел».

У Альбертино болел живот. Ему нужно было облегчиться. Немедленно. Но он не мог сделать этого тут. Надо было ехать домой. Он чувствовал, что слова Унылого вкручиваются ему в мозг, как огромный штопор.

К счастью, зазвонил телефон.

Унылый встал и пошел к нему. Присел на стул рядом с телефоном.

«Алло! Кондитерская „Прекрасный Палермо“, — произнес он профессионально. — Да… Дааа…»

Альбертино воспользовался этим, чтобы встать. Он застегивал куртку, когда вспомнил, что пришел сюда не выслушивать болтовню Унылого, и сел обратно, вздохнув… Он должен был передать ему поручение.

«Да… Понял… да, он здесь. Ладно. Ладно. Сейчас дам его тебе», — закончил Унылый. Протянул трубку Альбертино.

«Кто это?»

«Он!»

Альбертино стало худо. Автоматически взял трубку.

«Да. Слушаю?!»

«Это я. Ягуар. Слушай, ты знаешь, что делают те, кому наставили рога? А? Знаешь, что они делают?»

Шеф не говорил, он орал в трубку.

«Они вспоминают. А мне наставили рога. Длиннее, чем у сраного лося. Когда ты ушел, я откусил от котлеты по-милански. Ты же знаешь, я от них с ума схожу. И знаешь, как их готовит Мариярозария. Нежирные, хрустящие. Да, и знаешь что? Я не смог ее доесть. Что-то мне испортило аппетит. Я не мог понять, что. Потом внезапно мне все стало ясно. Это ты. Это ты испортил мне аппетит. Твоя физиономия. Твое поведение. Скажи-ка мне, зачем ты пытался меня надуть?»

У Альбертино в голове было пусто. Полный мрак. Трубка в руке стала тяжелой, словно из камня. В горле встал ком.

Что он должен ответить?

«…Ты хотел провести меня? Меня? Который любил тебя как сына?» — орал Ягуар.

Альбертино хотел что-то сказать, но слова столпились в горле, как рыбы в ручье.

«Ты хотел меня провести? Хотел оставить себе товар. Обокрасть того, кто тебя кормит. Кто из тебя человека сделал».

«Нет… нет… Неправда».

«Думал, это легко? Да для этого надо быть семи пядей во лбу. А ты не такой».

«Позволь мне сказать…»

«Заткнись».

«Я не виноват. Это был несчастный случай. Я не хотел тебя обманывать. Богом клянусь… Бог свидетель…»

«Дай мне Унылого».

«Нет, погоди. Я сделал глупость, но я не хотел тебя обманывать… Выпендрила сам пытался убить меня».

«Не хочу тебя больше слышать. Дай мне Унылого».

«Нет, пожалуйста. Позволь мне объяснить…»

«Дай его мне!» — оглушительно рявкнул Ягуар.

Альбертино обернулся и увидел Унылого. В руках он держал автомат, нацеленный на него.

«Он хочет с тобой поговорить…» — еле выговорил он.

Он чувствовал, что ноги подкашиваются, а голова стала тяжелой.

«Да… — сказал Унылый, и тут же: — Хорошо…»

Альбертино посмотрел киллеру в глаза. И увидел в них всю тоску, печаль и горечь жизни.

Его прозвище никогда не шло ему больше, чем в этот момент.

Альбертино внезапно вышел из странного оцепенения, в котором находился. Он сунул руку назад, за спину. Но он знал, что это только автоматический жест, продиктованный инстинктом самосохранения, а не разумом.

Его «магнума» 44-го калибра там не было.

Он лежал в сливном бачке убогого сортира в окраинном баре.

Холод. Жар. Киллер выстрелил. Не выпуская трубки из руки.

Пули вонзились в Альбертино. Одна в желудок. Две в кишки. Самая убойная — в печень.

Альбертино какое-то время покачивался, словно решая, куда упасть, вперед или назад. Он удерживался мгновение на негнущихся ногах, а потом повалился набок, туда, где стоял поднос со сладостями, размазав их головой.

Унылый склонился над ним и поднес трубку к его уху, в креме и крови.

«Почему ты обманул меня? Почему? Почему…»


Альбертино уже не слушал.

Ничего.

Не было даже боли.

Может быть, впервые за этот день он почувствовал, что освободился от всего.

Покой.

Он лежал на полу и смотрел на подносы со сладкими пирогами, на их цвет. На зелень марципанов. Белизну застывшего сахара. Алые засахаренные вишни. Они были прекрасны.

Он поразился своим мыслям.

Простым.

Он всегда думал, что перед смертью приходят особые мысли. Важные, как уходящая жизнь. А он умирал, думая о дурацких сладостях.