— Я, Указующий Перст его величества Вильфорда четвертого, Бервера, обвиняю вас, барон Самед Квайст, в преступном пренебрежении своим долгом перед верховным сюзереном и своими вассалами…
…Слова рождаются сами по себе. Почти без моего участия. И тяжким грузом ложатся на душу насмерть перепуганного барона. Еще бы: слово Указующего Перста — это слово короля. Окончательное. И не подлежащее обсуждению. Размазня не мог не слышать о моей должности. И о правах, данных мне Вильфордом Бервером. А еще он чувствует мою уверенность. Кожей. Видимо, поэтому в его глазах довольно быстро появляется тень обреченности. Той самой, с которой можно взойти на эшафот и положить голову на плаху.
Его супруга, наоборот, пытается искать выход: ее взгляд мечется от меня к коронному нотариусу и обратно. А в глазах мелькают отблески обуревающих ее чувств.
— …согласно договорам, заключенным еще бароном Вердо Квайстом со свободными землевладельцами, проживающими на территории пожалованного ему лена, ваш род обязался охранять своих вассалов и их имущество от внутренних и внешних врагов в обмен на…
— Так! Постойте, граф! Отношение с вассалами — личное дело каждого сюзерена! — восклицает баронесса.
— До тех пор, пока эти отношения не начинают приносить вред королевству… — соглашаюсь я. — Однако на сегодняшний день известно, что ваши вассалы убили одну тысячу четыреста семьдесят три подданных его величества, баронесса!
— Это не наши вассалы, а разбойники! — истерически восклицает она.
— У вас будет возможность ознакомиться с показаниями тех, кто совсем недавно закончил свою жизнь в петле… — говорю я. Потом киваю мэтру Лейрену, и тот демонстрирует леди Майянке кофр со свитками. — Оказалось, что абсолютное большинство из них вышло на большую дорогу от безысходности…
Сдаваться она не собирается:
— Из какой такой безысходности?
— Скажите мне, баронесса, какую часть дохода вы взимаете со своих вассалов в виде налогов?
— Э-э-э… Мне трудно сказать вот так сразу…
— Что ж, тогда воспользуемся помощью мэтра Лейрена…
Увидев мой повелительный жест, коронный нотариус разворачивает один из своих свитков, прокашливается, и, подслеповато уставившись в собственноручно написанные строки, выдыхает:
— В прошлом году, ваша милость, ваши мытари забирали у свободных землевладельцев от семи до девяти из каждых десяти заработанных ими монет…
— Сколько? — 'искренне' удивляется баронесса. — Не может быть…
Я пожимаю плечами, поднимаю правую руку и сжимаю ее в кулак. Через мгновение за моей спиной раздается еле слышный скрип, потом приглушенная перебранка — и в зал вталкивают четверку псов Сучки Квайст, арестованных по моему приказу:
— Я надеюсь, вы не будете утверждать, что эти люди вам незнакомы?
— Н-нет… — еле слышно произносит баронесса.
— Если у вас есть такое желание, то они могут еще раз озвучить полученные от вас указания…
На носу и на лбу леди Майянки выступают капельки пота:
— Не надо…
Я снова поднимаю кулак, и насмерть перепуганные мужчины мигом оказываются в коридоре. Еще один жест, и следом за ними выходит и моя свита.
У барона Самеда вытягивается лицо. А в глазах его супруги вспыхивает надежда. Мне тут же становится смешно — неужели они действительно считают, что я сейчас начну с ними договариваться?
— Мы… вас слушаем, граф… — негромко произносит леди Майянка. И, вспомнив про главное оружие женщины, едва заметно поводит плечами.
'Змея…' — мелькает в голове. — 'Ядовитая…'
Естественно, вслух говорю я совсем другое:
— Барон? Баронесса? Правом, данным мне его величеством королем Вильфордом Бервером, я налагаю на вас арест. У вас есть час на сборы. А когда я закончу беседовать с вашими вассалами, мы выедем в Арнорд… Вернее, в Атерн — в столицу мы поедем завтра. После казни Фахрима Когтя…
— А что будет с нашим имуществом? — негромко спрашивает баронесса, почему-то не обратив внимания на самую важную часть моего заявления. Впрочем, меня это почти не удивляет: насколько я понял ее характер, деньги для нее — все. И даже больше.
— Я оставлю в замке три десятка воинов Правой Руки, своего оруженосца и мэтра Лейрена…
— А этого зачем? — удивляется она.
— Пока мы будем добираться до Арнорда, им придется проделать довольно большой объем работы. В частности, допросить всех ваших вассалов…
— На предмет чего? — обреченно интересуется барон.
— Для того чтобы принять беспристрастное решение, Королевскому суду потребуется довольно много информации. В том числе и о суммах, которые вы незаконно взыскивали со своих вассалов.
Размазня вдруг оказывается на ногах, и, с вызовом посмотрев на меня, кладет руку на рукоять парадного меча:
— Моя жена не имеет ко всему этому никакого отношения!
Я пожимаю плечами:
— У меня другие сведения, барон. Как говорил мой учитель, слово мужчины имеет вес только тогда, когда за ним стоит Поступок. А ваша жизнь — одно сплошное бездействие…
…Как ни странно, ожидание выдалось не особенно длинным — перед самым закатом из слухового отверстия донесся недовольный рык, и я, припав к глазку, увидела перекошенное от бешенства лицо брата.
— Валтор! Ко мне-е-е!! Бего-о-ом!!! — заорал он, и, выхватив меч, изо всех сил рубанул по резному деревянному столбику, поддерживающему балдахин его кровати. И тут же отскочил на шаг назад, словно уходя от предсмертного удара уже поверженного врага…
— Я тут, ваше высочество! О-о-о, какой удар!!! Срез гладкий, как стекло…
Услышав восторженный голос телохранителя моего брата, я криво усмехнулась: почувствовавший настроение Коэлина, Валтор пытался отвлечь его от темы раздумий, чтобы ненароком не попасть под горячую руку своего хозяина.
— Какая скотина рассказала этому горному козлу про мой поединок с бароном Ярмелоном? — зашипел Коэлин, пропустив мимо ушей грубую лесть телохранителя.
— Беглару Дзагаю? Не знаю, ваше высочество…
— А кто знает? — зашипел Коэлин, и, снова сорвавшись с места, обрушил град ударов на ни в чем не повинную кровать. — Эта… грязная… немытая… мразь… посмела… меня… пожалеть…
— Да, но барон Ярме-… — начал, было, Валтор, но договорить не успел: сообразив, что именно он хочет сказать, брат вдруг оказался вплотную к нему, и, прижав лезвие своего меча к его горлу, еле слышно зашипел:
— Но?! Ярмелон? Ярмелон считается восьмым мечом Делирии! Восьмым!!! Значит, я — в лучшем случае девятый. А Дзагай — первый меч равсаров! Первый, понимаешь?!