Конечно же, путешествуй я не в образе телохранителя, проблем с ухажерами можно было бы избежать: ни один из них не рискнул бы клеиться к моей спутнице, даже находясь в сильнейшем подпитии. Но тогда я рисковал не добраться до Арнорда: по подсчетам ее высочества, и личина Дайта Жернова, и воины Иаруса Рендарра уже должны были добраться до столицы…
…Странно, но необходимость ночевать со мной в одной комнате принцессу нисколько не смущала — оставшись со мной наедине, она вела себя так, как будто я был ее сестрой. Или мамой: могла забраться на кровать с ногами, лечь и даже попросить меня расшнуровать корсет! Однако в таком ее поведении не было ни распущенности, ни наигранности, ни кокетства: принцесса держала одно и то же расстояние. Правда, это самое расстояние вдруг стало меньше длины вытянутой руки.
Понять причину таких перемен я не мог. Поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. А когда сообразил, что рядом со мной не просто девушка, а Видящая, то целых два дня анализировал чуть ли не каждый ее жест или взгляд. Пытаясь найти в них признаки хоть какого-то воздействия на мое 'я'.
Не нашел: во время общения со мной Илзе Рендарр не меняла ритм дыхания, не повторяла мои жесты и не копировала мою пластику. Вообще! Мало того, она отвечала на любой заданный вопрос. Максимально искренне и подробно. Даже если этот вопрос казался ей нетактичным или глупым! В общем, на четвертый день пути, подъезжая к Оршу, я решил поинтересоваться причинами такого поведения.
Выслушав меня, Илзе Рендарр пожала плечами и улыбнулась:
— Вы дали мне клятву Жизни. Я ее приняла…
— Да, но… вы — девушка, а я — мужчина… — чувствуя себя последним придурком, пробормотал я. — Значит, вы должны… ну… вести себя… как-то иначе…
Ее высочество посмотрела куда-то сквозь меня, а потом вздохнула. Так горько, что у меня оборвалось сердце:
— За первые пятнадцать лет моей жизни я не встретила ни одного человека, которому могла бы доверять. Сколько себя помню, я всегда была средством для достижения чьих-то целей. Для отца — побочным отпрыском его рода, единственным будущим для которого может быть смерть в Кошмаре. Для матери — инструментом, способным облегчить работу с придворными и послами сопредельных королевств. Для брата — тоже инструментом. Сначала — позволяющим манипулировать его противниками. А потом — способным помочь ему перехватить управление сознаниями скорректированных мамой дворян… Любой инструмент имеет срок жизни — говоря иными словами, я знала, что в любой момент могу стать ненужной. И кто-то из стражников, придворных или слуг, которые меня окружали, исполнит приказ на мое устранение… Единственным человеком, к которому я не боялась поворачиваться спиной, была моя наперсница Адиль. И то только потому, что я ее скорректировала… Вы и ваша семья — другие. Я уверена в том, что ни один из вас не сделает мне ничего дурного. Поэтому и не боюсь. И… по-настоящему счастлива…
…Вечером того же дня, устроившись на придвинутом к дверям топчане и наблюдая за тем, как принцесса расчесывает волосы, я попытался поставить себя на ее место.
Вместо королевского дворца Рендарров я представил себе дворец Вильфорда Бервера, вместо Кошмара — Последний Приют, а вместо принца Коэлина — принца Ротиза, маркиза Лиеннского. День в тюрьме, вечер — в компании мечтающего о троне принца, ночь — в коротком забытье на своей кровати. Картинка получалась настолько страшной, что у меня испортилось настроение. А потом в моей памяти вдруг прозвучала одна из фраз, сказанная принцессой во время рассказа о своей жизни до побега из дворца:
'…А через четыре месяца после возвращения из ущелья Кровинки отец отправил меня в Кошмар. Даже не дождавшись моего совершеннолетия…'
Видимо, зубами я заскрипел слишком громко, так как принцесса уронила гребень, прислушалась к тишине за дверями комнаты, а потом вопросительно посмотрела на меня:
— Что-то случилось, граф? На вас лица нет…
— До меня только что дошло, что в прошлом году, вернув вас вашему отцу, я, по сути, отправил вас в Кошмар…
Принцесса отложила в сторону гребень, закусила губу, а потом вздохнула:
— А что, у меня были другие перспективы?
— Ну, если бы я оставил вас в нашем замке…
— Тогда мой отец не поверил бы в то, что вы — Видящий, и ни за что не увел бы армию из захваченной крепости…
— Во что бы не поверил? — вытаращив глаза, переспросил я.
— В то, что вы — Видящий! — повторила принцесса. И слегка покраснела.
— Я - не Видящий. И вы это знаете не хуже меня… — начал, было, я. И тут же заткнулся: до меня дошел смысл второй части сказанного ее высочеством предложения: — Вы хотите сказать, что Иарус Рендарр увел армию из Запруды только потому, что решил, что я — Видящий?
Принцесса удивленно посмотрела на меня:
— А вы думаете, что он испугался вас и армии Вильфорда Бервера? Отец — воин! И прекрасно понимает, что любая война — это риск. Он готовится к ним загодя. Изучая не только местность, в которой ему придется воевать, но и сотни вещей, на первый взгляд никак не связанных с планируемой кампанией. Вспомните — он захватил крепость, считавшуюся абсолютно неприступной. И сделал это, не потеряв даже сотни солдат. Отец всегда добивается своих целей. И отступает только для того, чтобы атаковать с другого направления…
— Какое отношение… э-э-э… таланты вашего отца имеют к тому, что я — Видящий? — дождавшись первой же паузы, спросил я.
— Самое прямое: отец не любит неоправданный риск. И боится только покушений — их невозможно предугадать заранее. В своем дворце он практически ничем не рискует: королева Галиэнна, моя мать, держит под контролем чуть ли не всех тех, кто имеет хоть какую-то возможность покуситься на его жизнь…
— То есть там, в ущелье Кровинки, он счел риск неоправданным?
Принцесса кивнула:
— В отсутствие моей матери вы могли сделать личиной любого из его воинов…
— Я - не Видящий!!! — невесть в который раз повторил я. — И вообще, с чего он вообще это взял?
— Я ему сказала… — буркнула принцесса Илзе. И покраснела. Так, как будто призналась мне в любви…
'Все равно я не должен был вас отдавать…' — мысленно буркнул я. И ошалело уставился на ее высочество: она смотрела на меня так, как будто услышала эту мысль!
…Принцесса Илзе уснула где-то через час. А я, лежа на спине, таращился в темноту, и пытался понять, что мне делать дальше: фраза 'Отец всегда добивается своих целей. И отступает только для того, чтобы атаковать с другого направления' здорово действовала мне на нервы.
Нет, ничего нового в ней не было: в том, что Иарус Рендарр не отказался от желания завоевать Элирею, я даже не сомневался. Просто я вдруг сообразил, что король Делирии — отец девушки, которой я дал клятву Жизни. То есть его жизнь стала для меня неприкосновенной!
'Да, но она, уйдя из дома, отказалась от семьи…' — возмущался внутренний голос.