— Может, понадобятся, — сказала я. — А еще у меня есть суперклей и корабельный лак. Мы не первый год состоим в Нацистском конькобежном клубе.
Шарлотта расхохоталась, принимая подарок.
— Им же по четыре года!
— Очевидно, если не начнешь вовремя, потом не о чем будет рассказывать психоаналитику, — опять пошутила я. — Меня, кстати, Пайпер зовут. Дерзкая мамаша фигуристки. И очень этим горжусь.
Она протянула руку.
— Шарлотта.
— Мама, — вмешалась Эмма, — это же Амелия, я тебе рассказывала о ней на той неделе. Они только переехали.
— Пришлось. Из-за работы, — пояснила Шарлотта.
— Вашей или вашего мужа?
— Я не замужем, — ответила она. — Меня взяли кулинаром в «Кейперс».
— Вот откуда я вас помню! Я читала о вас в журнале.
Шарлотта покраснела.
— Не верьте всему, что пишут журналисты…
— Да вы должны гордиться собой! Лично я даже полуфабрикат разогреть как следует не умею. К счастью, в мои рабочие обязанности готовка не входит.
— А кем вы работаете?
— Я акушер-гинеколог.
— Ого, у вас профессия гораздо солиднее моей! Когда я работаю, люди набирают вес. А когда работаете вы — теряют.
Эмма засунула палец в дырочку в костюме.
— У меня костюм упадет, потому что ты не умеешь шить.
— Не упадет, — вздохнула я. — Я была слишком занята наложением швов на живых людей, чтобы шить еще и костюм, поэтому просто смазала края горячим клеем.
— В следующий раз, — сказала Шарлотта Эмме, — я и тебе сошью костюм, когда буду шить для Амелии.
Мне понравилось, что она рассчитывает на долгую дружбу. Мы были обречены на соучастие в преступлении — быть мамашами-чужачками, плюющими на мнение большинства. В этот миг в раздевалку заглянула тренер.
— Амелия, Эмма! — рявкнула она. — Мы же все вас ждем!
— Девочки, поторопитесь. Вы же слышали, что сказала Ева Браун.
— Мама! — нахмурилась Эмма. — Ее зовут мисс Хелен.
Шарлотта засмеялась.
— Ни пуха ни пера! — крикнула она им вдогонку. — Или для фигурного катания это пожелание не годится?
Не знаю, можно ли, оглянувшись, найти в своем прошлом тайные знаки, вплетенные в общую ткань. Не похожа ли судьба человека на карту сокровищ, где при желании можно выискать тропинку, ведущую к конечной цели? Как бы там ни было, я не раз вспоминала этот момент, эту присказку. Помню ли я ее потому, что ты родилась такой? Или ты родилась такой потому, что я это помню? [2]
Обняв меня, Роб терся своей ногой между моими и осыпал меня поцелуями.
— Нельзя, — прошептала я. — Эмма еще не спит.
— Она сюда не зайдет.
— Откуда ты знаешь?
Роб зарылся лицом мне в шею.
— Она знает, что мы занимаемся сексом. Если бы не занимались, ее бы вообще не было.
— А тебе нравится представлять, как твои родители занимаются сексом?
Скорчив гримасу, Роб откатился на свою половину кровати.
— Отличный способ испортить настроение.
Я рассмеялась.
— Подожди десять минут, пока она уснет, и я опять разожгу в тебе огонь.
Скрестив руки за головой, он уставился в потолок.
— Как ты думаешь, сколько раз в неделю Шарлотта с Шоном этим занимаются?
— Я не знаю!
Роб недоверчиво покосился на меня.
— Конечно, знаешь! Девчонки постоянно о таком треплются.
— Так. Ну, во-первых, нет, не треплются. А во-вторых, даже если бы трепались, меня не интересует, сколько раз в неделю моя лучшая подруга занимается сексом с мужем.
— Ага, конечно. И ты, наверное, никогда не смотрела на Шона и не представляла, какой он в постели.
— А ты представлял? — Я приподнялась на локте.
Роб ухмыльнулся.
— Шон не мой тип…
— Очень смешно. — Мой взгляд скользнул по его телу. — Шарлотта? Ты не шутишь?
— Ну… знаешь… чисто из любопытства. Даже Гордон Рамсей [3] хоть пару раз в жизни задумывался о биг-маках.
— Значит, я — это хитрожопая гурманская еда, а Шарлотта — это фастфуд?
— Не самая удачная метафора, — признал Роб.
Шон О’Киф был высоким, сильным, стремительным мужчиной — перпендикуляром к Робу с его хрупким телосложением бегуна, осторожными руками хирурга и страстью к запойному чтению. Собственно, я потому, среди прочего, в него и влюбилась, что ум мой он ценил выше моих ножек. Если бы я когда-то и вообразила, каково оно — покувыркаться с Шоном, то импульс тут же был бы подавлен: за эти годы я узнала о нем слишком много, чтобы испытывать влечение.
Но яростная энергичность Шона распространялась и на его семейную жизнь: он обожал своих дочерей и всячески оберегал Шарлотту. Роб же предпочитал умственную обработку физической силе. Интересно все же, что испытывает женщина, когда на ней сосредоточивается вдруг такая безумная страсть? Я попыталась представить Шона в постели. Носит ли он пижаму, как Роб? Или спит голышом?
— Ого! — удивился Роб. — Я и не знал, что ты умеешь краснеть аж до…
Я мигом подтянула одеяло к подбородку.
— Отвечая на твой вопрос, — сказала я, — не уверена, что хотя бы раз в неделю. У них не совпадает распорядок дня, они, скорее всего, даже спят зачастую порознь.
А ведь странно, что мы с Шарлоттой не обсуждали сексуальную жизнь. И не потому, что я ее подруга, но потому, что я ее врач и в ходе расспросов непременно должна узнавать, возникают ли у пациенток трудности при совершении полового акта. Задавала ли этот вопрос я ей? Или пропустила, постеснявшись подруги, занявшей место незнакомки? В те времена секс был средством достижения цели — ребенка. А как оно сейчас? Довольна ли Шарлотта? Лежат ли они с Шоном в постели, сравнивая себя со мной и Робом?
— Поди разбери! Вот мы с тобой порознь не ночуем, а тем не менее… Может, все-таки используем возможности совместной ночевки?
— Эмма…
— …уже видит десятый сон. — Роб стянул с меня пижамную куртку и уставился на мою грудь. — Я, если честно, тоже слегка замечтался…
Я оплела его шею руками и медленно поцеловала.
— Все еще думаешь о Шарлотте?