— Девочки, — крикнула я, — ужинать!
Две пары ног затопали по лестнице. Твои шаги были осторожными — одна стопа нерешительно подтягивалась за другой, Тогда как Амелия примчалась в кухню, словно потерявший управление водитель.
— О боже, — простонала она, — опять спагетти?
Нужно отдать мне должное: я не просто распечатала коробку с полуфабрикатом. Я сама замесила тесто, раскатала его и нарезала полосками.
— Нет, теперь мы будем есть феттучини, — не моргнув глазом, парировала я. — Можешь накрывать на стол.
Амелия сунулась в холодильник.
— Срочно в номер: у нас закончился сок!
— На этой неделе попьем воды. Это полезнее.
— И, кстати сказать, дешевле. Давай так. Возьмите двадцать баксов из моего университетского фонда и расщедритесь на куриные котлеты.
— Ммм… Что это за звук? — нахмурилась я. — А, поняла. Это звук, который люди издают, когда им не смешно.
Амелия не сдержала улыбки.
— Завтра, будь добра, дай нам хоть чуть-чуть протеина.
— Напомни, чтобы я купила тофу.
— Фу-у… — Она водрузила груду тарелок на стол. — Тогда напомни, чтобы я покончила с собой перед обедом.
Ты подбежала к своему детскому стулу. Конечно, мы его так не называли: тебе же было уже почти шесть лет и ты считала себя вполне взрослой девочкой. Вот только достать до стола сама ты не могла, слишком уж была маленькой.
— Чтобы приготовить миллиард фунтов макарон, понадобится семьдесят пять тысяч бассейнов воды, — сказала ты.
Амелия, ссутулившись, села рядом с тобой.
— А чтобы съесть миллиард фунтов макарон, надо всего-навсего родиться в семье О’Киф.
— Возможно, если будете и дальше жаловаться, я приготовлю завтра какой-нибудь деликатес… Например, кальмаров. Или бараньи потроха. Или телячьи мозги. Это всё протеин, Амелия…
— Когда-то давным-давно в Шотландии жил мужчина по имени Сони Бин. Так вот, он ел людей! — объявила ты. — Где-то тысячу людей съел.
— Мы, к счастью, еще до такого не докатились.
— А если бы докатились, — личико твое просияло, — из меня получилось бы прекрасное филе.
— Ладно, хватит. — Я шлепнула тебе на тарелку щедрую порцию горячей пасты. — Приятного аппетита!
Я покосилась на часы: десять минут седьмого.
— А где же папа? — спросила Амелия, словно прочтя мои мысли.
— Придется нам его подождать. Думаю, он вернется с минуты на минуту.
Но пять минут спустя Шон так и не явился. Ты нетерпеливо ерзала в своем детском стульчике, Амелия лениво ковыряла слипшуюся пасту на тарелке.
— Хуже, чем макароны, могут быть только холодные макароны, — пробормотала она.
— Ешьте, — смилостивилась я, и вы с сестрой налетели на феттучини, как ястребы на добычу.
Я же только смотрела на свою тарелку: голод миновал. Через несколько минут вы уже отнесли посуду в раковину. Сантехник спустился сказать, что закончил, и оставил счет на кухонном столе. Дважды звонил телефон, и оба раза трубку брала одна из вас.
В половине восьмого я позвонила Шону на мобильный, и меня тотчас переключили на автоответчик.
В восемь я соскребла ледяное содержимое своей тарелки в мусорное ведро.
В пол девятого уложила тебя спать.
Без четверти девять позвонила в участок.
— Меня зовут Шарлотта О’Киф, — сказала я. — Вы не знаете, Шон сегодня вышел на вечернюю смену?
— Он ушел примерно без пяти шесть, — ответила диспетчер.
— Ах да, конечно, — небрежно ответила я, как будто просто об этом забыла. Не хотела, чтобы она приняла меня за жену, которая не знает, где ее муж.
В одиннадцать ноль шесть я сидела, не включая свет, на диване в гостиной, которую мы часто называли «семейной комнатой», и размышляла, можем ли мы и впредь ее так называть, если наша семья рушится на глазах. И тут дверь робко приотворилась. Шон на цыпочках прокрался в коридор, и я зажгла лампу.
— Ого! — сказала я. — Пробки, наверное, были зверские.
Он замер.
— Тыне спишь…
— Мы ждали тебя к ужину. Тарелка еще на столе, если тебе хочется попробовать ископаемых феттучини.
— Я после работы заглянул с ребятами в бар. Я собирался позвонить…
Я закончила предложение за него:
—.. Но не хотел со мной разговаривать.
Он подошел ближе, и я смогла унюхать его лосьон после бритья. Лакричные конфеты и легкая примесь дыма. Можете завязать мне глаза — и я все равно смогу найти Шона в толпе других мужчин при помощи оставшихся органов чувств. Но идентификация — это еще не доскональное познание. Человек, в которого ты влюбился много лет назад, может выглядеть по-прежнему, по-прежнему говорить и пахнуть, но измениться всем своим существом.
Думаю, Шон мог сказать то же самое обо мне.
Он сел напротив.
— Что ты хочешь услышать, Шарлотта? Хочешь, чтобы я соврал, будто с радостью возвращаюсь домой каждый вечер?
— Нет. — Я сглотнула ком в горле. — Я хочу… Чтобы всё было по-старому.
— Тогда остановись, — тихо сказал он. — Просто брось начатое.
Странная штука выбор. Спросите племя туземцев, всю жизнь питавшееся личинками и корешками, несчастны ли они, — и они лишь пожмут плечами. Но угостите их филе миньон под трюфельным соусом, а потом верните к подножному корму — и они до конца своих дней будут вспоминать ваше угощение. Если не знаешь, что есть выход, никогда его не проглядишь. Марин Гейтс предложила награду, которая мне и не снилась. Как я теперь могла отказаться от шанса ее заполучить? С каждым переломом, с каждым долларом мы всё глубже будем сползать в долговую яму, и я буду думать об одном: я должна была дерзнуть.
Шон покачал головой.
— Так я и думал.
— Я думаю о будущем Уиллоу…
— А я думаю о нашем настоящем. Ей плевать на деньги. Ей нужно, чтобы родители ее любили. Но в суде она услышит кое-что совершенно другое.
— Тогда скажи, что нам делать, Шон? Ждать, что Уиллоу перестанет ломать кости? Или что ты… — Я осеклась.
— Что я что? Найду работу получше? Выиграю в гребаной лотерее? Говори уже прямо, Шарлотта. Тебе кажется, что я не в силах вас обеспечить.
— Я такого никогда не говорила…
— А и не надо было. И так было ясно. Знаешь, раньше ты говорила, что я спас вас с Амелией. Но в конечном итоге я вас, наверное, и погубил.
— Дело не в тебе. Дело в нашей семье.
— Которую ты рушишь собственными руками! Боже мой, Шарлотта, кем ты себя возомнила?