Итак, с каким-нибудь реестром или со связкой бумаг под мышкой Жиль птицей летал между канцеляриями Интендантства и пакгаузами, где были сложены тысячи одеял, рубах, башмаков, инструментов разного рода, наборов кухонной утвари, а также мука, свиное сало, рис, масло, вино, солонина, капуста, сушеный горох, репа и всякая всячина, и по набережным Панфельда, где в лихорадочной спешке готовили корабли, которые увезут все это, но которых еще даже не было в достаточном количестве.
Напряженная работа шла в Арсенале, на канатной фабрике, в блокарне, где точились блоки и шкивы, в кузницах, по ночам освещенных ярким пламенем горнов, в парусных мастерских и везде, где были заняты снаряжением кораблей, часть из которых еще была в сухих доках. Артели рабочих и команды каторжников удвоенного состава работали день и ночь, в дневное время под непрестанным дождем, а ночью при свете факелов (если они не гасли). И Жилю, утомленному и немного разочарованному, казалось все же, что он присутствует при начале каких-то невероятных событий: в Бресте рождался флот, а с рождением флота начнутся и долгожданные приключения.
Время от времени, когда он усаживался за маленький стол в кормовой кают-компании «Герцога Бургундского» и под диктовку генерала писал одно из тех многочисленных писем, которыми генерал осыпал принца де Монбарре, военного министра, он видел блестящую группу из шести адъютантов , а среди них Ферсена и Ноайля. Однако если Ноайль всегда находил для него любезное слово, слово ободрения, то красавец швед, казалось, едва узнавал его и не выказывал при встрече ни малейшего удовольствия. Наверное, он все еще сердился на Жиля за украденную лошадь…
В ответ на поклон Жиля Ферсен равнодушно кивал головой, не обращая больше на юношу внимания. Впрочем, швед имел репутацию человека холодного, держащегося от всех на некотором расстоянии, часто углубленного в свои мысли, будто он целиком был поглощен какой-то мечтой. Он почти не принимал участия в болтовне своих товарищей, которые в отсутствие начальников вволю предавались этому занятию, и тогда кают-компания наполнялась фривольным ароматом версальских сплетен.
Герцог де Лозен, командир кавалерийского полка, набранного из иноземных волонтеров, и граф де Сегюр, полковник Суассонского полка, к которому принадлежал и Ноайль, также иногда задерживались подле веселой компании. Жиль тогда слушал во все уши, и ему казалось, что он каким-то чудом перенесся в королевскую приемную. Естественно, много говорили о женщинах, до которых Лозен был большой любитель.
Однако, за исключением совещаний в Главном штабе, адъютанты редко собирались вместе: работы было предостаточно, и Рошамбо всегда имел наготове какое-нибудь поручение для них. По крайней мере, днем, так как вечерами старались не скучать… Благодаря им Брест был весь пронизан звуками бальных скрипок, застольными песнями и звоном бокалов, перемешивающимся с непрерывным грохотом мастерских Арсенала. Таким образом, Брест превратился в самый шумный город королевства, по крайней мере, на несколько дней, и вскоре шевалье де Терней и граф де Рошамбо навели в городе порядок, приказав грузить корабли, как только они будут подготовлены.
Отплытие и так уже значительно задерживалось, что и было замечено Жилем с самого первого дня вступления в должность.
Действительно, план подготовки к отплытию, разработанный для войск, начал осуществляться накануне его прибытия в Брест. Надеявшийся поднять паруса 8 треля, шевалье де Терней вначале назначил на 4 апреля отплытие Королевского Цвайбрюккенского полка, на 5 апреля — отплытие полка Лозена, на 6 апреля — Суассонского полка, на 7 апреля — Бурбоннейского полка, а на 8 апреля — отплытие трех рот Оксоннской артиллерии, принадлежащих к Тулуаскому полку, а также Сентонжского полка, прибывающего из Крозона и Камаре. Они должны были уже быть собраны в Росканвеле, откуда их отправят на борт корабля «Пылкий» и на транспортные суда. Однако, поскольку к этому времени ничего еще не было готово, посадка на корабли не состоялась, да и погода к тому же стояла премерзкая.
Встречные ветры были такими сильными, что 10 апреля один из кораблей, «Св.Иосиф», и испанский брандер «Санта-Роза», попытавшиеся покинуть рейд, были выброшены на берег. Порывы ветра беспрестанно выплевывали в лица обоим военачальникам яростные потоки дождя, и тревога их все возрастала.
Однако Жиль вскоре понял, что невозможность тронуться в путь дала ему время многому научиться. В то время как в мастерских Арсенала и в порту на его глазах формировалась эскадра и грузились транспортные суда, которые эскадра должна была сопровождать, он учился узнавать семь линейных кораблей двух первых дивизионов, флейты третьего дивизиона, фрегаты и двадцать восемь транспортных судов, вымпелы их капитанов и распределение войск в этом плавучем городе. Безмолвный, как бревно, и почти такой же неподвижный. Жиль, сидя в кормовой кают-компании «Герцога Бургундского», переживал вместе со своими начальниками их надежды и огорчения от часто абсурдных приказов министров и от отсутствия сведений из мятежной страны, куда они собирались отправить такое количество народу. Последние новости из Америки были получены полгода назад: стало известно, что положение генерала Вашингтона было не из лучших и что английские войска под командованием генерала Клинтона все еще удерживали Нью-Йорк.
Тем не менее в приказах, полученных шевалье де Тернеем, говорилось, что он должен высадиться в Род-Айленде… а в Версале даже не позаботились узнать, продолжают ли удерживать его инсургенты.
Так что Жиль постепенно привык видеть, что маленький адмирал приходит в страшную ярость почти каждый раз, как получает почту из министерства.
— Господин де Сартин смеется надо мной, — вскричал он как-то вечером, стуча каблуками по полу. — Он опять запрещает нам выходить в плавание, если английские крейсера, паче чаяния, близко подойдут к Уэссану! Он мне пишет, что поскольку намерения адмиралов Грейвса и Уолсингема нам неизвестны, то, следовательно, они опасны! С каких это пор, спрашиваю я вас, англичане сообщают нам о своих намерениях?..
Это все равно что вообще запретить мне выходить в море! Что он себе воображает: мы собираемся драться с англичанами или в игрушки играть?!
В другой раз было еще хуже.
— ..Вы знаете, что они прислали мне сегодня? — вскричал адмирал дрожащим от гнева голосом, потрясая письмом с вызывающей красной печатью у самого носа Рошамбо.
— Откуда мне знать? — был ответ. — Наверное, опять запрет выходить в море?
— На этот раз нет! Но это почти такая же глупость… Из своей канцелярии в Версале… министр мне указывает маршрут, которым я должен следовать: мыс Рас, мыс Ортегаль, мыс Финистер!
Можно подумать, что я нуждаюсь в его советах!
А еще он пишет, что мне нужно выбирать такой маршрут, чтобы быть как можно дальше от берегов Англии! Это уже слишком! Смеется он надо мной, что ли?! Кто из нас двоих провел всю жизнь на море: де Сартин или я?
Тут старый мальтийский рыцарь скомкал письмо министра и бросил бумажный шарик почти под ноги Жиля. Когда же юноша наклонился, чтобы поднять комок, адмирал сказал ему: