Под приветственные клики всех людей, что столько работали, чтобы эскадра смогла отправиться в плавание, отплыл «Нептун» под командованием г-на Детуша, «Прованс» под командованием г-на де Ломбара, «Завоеватель» г-на де ла Грандьера, «Бдительный» — героический корабль, чьим капитаном ранее был г-н дю Куедик, корабль, воскрешенный упорным трудом и ныне состоявший под командованием г-на де Жильяра, «Амазонка» — быстроходный фрегат г-на де Лаперуза — и другие корабли, охраняющие тяжело груженные и медленно идущие транспортные суда с людьми и снаряжением.
Постепенно крики и грохот барабанов затихли, затем пушки фортов Бертом дали прощальный залп. Осталось только могучее дыхание ветра и волны, разрезаемые кораблями со свежевыкрашенными и позолоченными носовыми фигурами, которые погружались в покрытое зыбью Ируазское море с ритмичностью хорошо срепетированного балета. Корабли шли по направлению к опасным берегам пролива Сен.
Жиль стоял у борта в нескольких шагах от группы офицеров в расшитых мундирах и смотрел, как Бретань и его детство уплывают от него все дальше и дальше…
Ожидая, что вот-вот покажется Америка, Жиль часами стоял, опершись на планшир, и обшаривал глазами морскую даль, чтобы скорее обнаружить приближение берегов страны, казавшейся ему в мечтах страной легенд. Со своим чисто бретонским воображением он ожидал увидеть невероятные вещи: бесконечные просторы лесов, непривычные краски, удивительных местных жителей — индейцев, рассказы о которых он слышал почти каждый вечер в течение всего нескончаемого семидесятидневного плавания. Его любовь к красивым видам была удовлетворена: пейзажи были грандиозными, а леса еще более величественными, чем он себе воображал, но те немногие городки, что он мельком увидал, не показались ему привлекательными — всего лишь кучка белых домиков, сгрудившихся вокруг церкви. Дома эти не слишком отличались от домов его родины, люди там были одеты совершенно обыкновенно, и не было видно ни одной пироги с раскрашенными гребцами в уборах из перьев. Мундиры французов казались гораздо ярче и живописнее одежд американских жителей.
Прибытие на Род-Айленд почти не уменьшило разочарования Жиля. Лагерь французских войск был устроен на самой оконечности мыса, где стоял маленький город Ньюпорт. От порта лагерь отделяло болото и узкий залив Аттон. Местность была сказочно прекрасной. С берега виднелась вереница зеленых островов, между которыми корабли эскадры образовали непроницаемый заслон, прикрывающий подступы к Ньюпорту. За этими островами был расположен длинный невысокий остров Конаникут, на нем вырисовывались развалины маленького форта, разрушенного в прошлом году англичанами при отступлении, и большой, одиноко стоявший дом, где был устроен госпиталь для больных французов, которых в количестве 420 человек сняли с кораблей. Вокруг простирались голубые, сверкающие под лучами солнца воды Наррагансетской бухты, ставшие удивительно спокойными, с тех пор как война прервала оживленную торговлю между Род-Айлендом, Африкой и Вест-Индией.
Совсем еще недавно корабли, построенные в Ньюпорте руками его жителей, бороздили моря, достигали берегов Гвинеи, чтобы принять на борт рабов, затем брали курс к островам Карибского моря, где «черное дерево» менялось на сахар и патоку, в свою очередь, сахар и патока доставлялись в Ньюпорт, где превращались в ром… который снова отвозили в Африку для продажи многочисленным негритянским царькам, поставщикам невольничьих кораблей. Хотя жители города и принадлежали большей частью к суровой секте анабаптистов, подобная коммерция оказалась столь прибыльной, что губернатор увеличил на три доллара налог с каждого раба, благодаря чему мог бы замостить весь город Ньюпорт. Однако война положила этому конец. Ньюпорт, сначала захваченный англичанами, был отбит у них и снова перешел к инсургентам, которые сделали его базой французских союзников.
В качестве базы Ньюпорт был, пожалуй, не слишком надежен, поскольку жители его все еще разделялись на два лагеря. Богатые торговцы, принадлежащие к партии тори, оставались слепо преданными английской родине-матери, а другие — партия вигов: инсургенты, крестьяне и образованные люди — мечтали о том, чтобы перестать быть подданными английской короны и стать просто американцами. У всех вигов имелась тщательно переписанная копия потрясшей всех Декларации независимости Томаса Джефферсона, принятой и подписанной первым Конгрессом в 1776 году.
Однако, поскольку оба лагеря не слишком хорошо знали, как повернутся дела, их сторонники воздерживались от излишне откровенного проявления своих убеждений.
Рошамбо и его секретарь обратили на это внимание 10 июля, когда они сошли на берег с офицерами штаба. Жилю навсегда запомнилось странное чувство, охватившее его в тот момент, когда «Амазонка», фрегат г-на де Лаперуза, на который генерал перешел перед заходом в порт, приблизилась к длинному свайному молу, обросшему водорослями. Небо было лилового цвета, и казалось, что только белые дома в городе сохраняли последний отблеск солнца. На тонкой колокольне Тринити-Черч, баптистской церкви, меланхолично звонил колокол, но это был единственный звук, который можно было услышать, так как, несмотря на такое событие, как высадка французских войск, никто не пошел в порт, даже на улицах не было ни души.
Не появился не только губернатор, но и никто из официальных лиц, все двери были заперты, словно к городу приближался враг, а сквозь маленькие стекла опускных окон можно было изредка увидеть бледное испуганное лицо, поймать опасливый взгляд. Было так тихо, что Жилю казалось, будто он слышит, как шепчутся люди в домах. Атмосфера была столь гнетущей, что проняло даже флегматичного Ферсена, стоявшего на пустынной набережной среди группы офицеров.
— Какой «дружеский» прием нам оказан! — воскликнул он при виде мрачного лица своего генерала. — Они воображают, что мы два с лишним месяца болтались в море только для того, чтобы увидеть их запертые двери! Давайте вернемся на корабль и пристанем в каком-нибудь более гостеприимном месте…
— Что нам делать, сударь, решать буду я! — прервал его спокойный голос Рошамбо. — У меня есть приказ стать лагерем здесь, и я это сделаю. К тому же вы напрасно жалуетесь на этих людей: они все же прислали нам лоцманов, чтобы войти в залив. Дадим же им время привыкнуть к нам…
— Вы слишком снисходительны! — вмешался г-н де Шарлю, подполковник Сентонжского полка. — Но вам все же нужно возвратиться на корабль: командующему французским экспедиционным корпусом невозможно жить в палатке на городской площади.
— С вашего позволения, сударь, — осмелился вставить слово Жиль, которому возвращение на корабль казалось похожим на дезертирство, — я вижу вон там вывеску, значит, там, наверное, гостиница.
Ответом ему был хор неодобрительных возгласов, но Жиля это ничуть не смутило.
— Если хочешь познакомиться с местными жителями, то лучшего места, чем гостиница, не найти…
— В этом есть резон, — согласился Рошамбо, улыбаясь. — Гостиница так гостиница! Показывайте нам дорогу, мой друг…