Пильщиков стал совсем мрачным. Он побарабанил пальцами по столу. На узколобом личике возникла страдальческая гримаса. Может, он хороший агент, но роль мыслителя явно тяготила парня. Наконец он принял решение:
– Ладно, пойду документы поищу. Минут через десять Леша вернулся с тоненькой папочкой и удовлетворенно произнес:
– Вспомнил Павловскую, только я, к счастью, ни при чем. Хорошо, Комаров велит все бумаги несколько лет хранить.
Оказывается, у Пильщикова в тот день мать упала на улице и сломала руку. Он отпросился у Демьянова и просидел сутки в Склифе, возле постели родительницы.
– Почему же тогда компьютер выдает, что вы поехали к Павловской?
– Так поехал же! А в машине на мобильный сообщение пришло. Я на Садовом кольце выскочил – и к матери, а они дальше отправились.
Я выхватила у него из рук папку и принялась листать листочки. Так, вот интересно! Заявление Андрея Федорова о том, что он не возражает против продажи квартиры, и справка с его нового местожительства – Лазурная, дом 9…
– Леша, – попросила я, – а можно узнать, к кому обращалась с просьбой продать квартиру Виктория Панова?
– Когда договор заключили? – деловито осведомился парень.
– Она пока не продала квартиру, дело, так сказать, в процессе. Леша изумленно посмотрел на меня.
– Кто же расскажет о несовершенной сделке? Такие сведения не разглашают, конкуренции побоятся. Панова, говорите?
Я кивнула. Пильщиков опять вышел, потом вернулся.
– Такая клиентка официально не регистрировалась, значит, разговоры пока в предварительной стадии.
– Вот что, Алексей, сними для меня ксерокопию заявления Андрея Федорова и расстанемся друзьями.
Агент помялся чуть-чуть и выполнил просьбу. Представляю, с каким облегчением он вздохнул, когда “адвокатесса” вымелась прочь.
В машине я разглядела добычу. Ехать на Лазурную и узнавать, куда выписали Федорова? Но сегодня воскресенье, скорей всего в домоуправлении никого нет. Позвоню лучше жадному капитану Евдокимову, думается, он сможет помочь прояснить кое-какую проблему. “Дружок” оказался на месте.
– Работаете в выходной, – фальшиво посочувствовала я, – небось не пообедали, как раз мимо вашего отделения еду, хотите бутербродик?
– Давай, – оживился мент, чуя добычу. В его кабинете стоял ужасный запах перегара, чеснока и дешевого табака. Нос зачесался, глаза заслезились, и я принялась чихать, как больная кошка.
– Где только умудрилась при такой жаре простыть! – посочувствовал капитан и прикрыл окно. Стало еще хуже, я быстренько изложила просьбу. – Демьянов, Демьянов, – пробормотал милиционер, – что-то никогда не слышал.
И не удивительно, этим делом занималось другое отделение, и хозяин риэлторской конторы не какой-нибудь там Холодов, чтобы об убийстве кричали все газеты. Наконец Евдокимов снял трубку и начал собирать информацию. Через двадцать минут стало известно, что убийцу, правда безрезультатно, искал лейтенант Ковригин.
– Поезжай к нему, – милостиво разрешил Евдокимов, – и скажи, что от меня. А я пока переговорю с мальчонкой и представлю тебя как корреспондента журнала “Советская милиция”, вроде материал для статьи набираешь. Кстати, где обещанный бутербродик?
Я порылась в кошельке и хотела вытащить сначала сто долларов, потом передумала. Нечего баловать, такому хватит и пятидесяти.
Евдокимов цепкой рукой ухватил банкноты и удовлетворенно протянул:
– Заглядывай, если надо, и потом, вдруг вашим еще какая информация нужна, с дорогой душой поделюсь.
Я вышла на пыльную улицу, вдохнула бензиновый воздух. Вот из-за таких, как мерзопакостный капитан, милиционеров называют “ментами вонючими”, а отделения – “легавками”. Мать родную продаст и не вздрогнет. Хотя мою задачу облегчает, надеюсь, и Ковригин такой же неразборчивый.
Но лейтенант оказался другим. Маленький, худенький, сквозь оттопыренные ушки-лопушки просвечивал розовый свет. Тощенькая детская шейка болталась в воротничке форменной рубашки, как гвоздика в стакане. Белобрысые волосенки подстрижены неровной лесенкой, небось мама или жена постарались. Круглые голубые глаза смотрели слегка испуганно, и здоровый деревенский румянец освежал треугольное личико. Ну кто берет таких на службу? Пожалуй, даже я справлюсь с парнишкой одним щелчком. Интересно, как он будет принимать участие в задержаниях и засадах? И из пистолета ему как следует не выстрелить, вон руки какие, просто барышня.
– Вы лейтенант Ковригин? – грозно осведомилась я и, не дожидаясь ответа, выпалила:
– Дарья Васильева, еженедельник “Советская милиция”.
Мальчишка радостно улыбнулся и сказал:
– Садитесь, мне Владимир Павлович звонил. Чем могу, помогу.
Минут десять мы поболтали с ним о тяжелой доле сыщика, потом я тихонько стала подбираться к цели разговора.
– Хочется упомянуть о каких-нибудь ярких делах, убийства например.
Ковригин безнадежно махнул рукой:
– Это не ко мне, лучше обратитесь к Звонареву или Рощину, вот у них кое-что бывает. Я совсем недавно работаю, мне всякую мелочовку скидывают. Бытовуху или драки пьяные, ничего стоящего. Хотите, ребят позову?
И он потянулся к телефону. Я остановила дружелюбного лейтенанта.
– Евдокимов что-то говорил про Демьянова, вроде оригинальный случай…
– Висяк, – коротко сообщил лейтенант, – просто тупик по всем направлениям.
Он порылся в сейфе и вытащил папку с делом. Женщина, приходившая последней и велевшая Любочке не заходить в кабинет, назвалась Моториной Олимпиадой Александровной. Такая дама на самом деле проживала в Москве, на Зеленой улице в доме номер один. Но когда ее допросили, выяснилось, что ей 73 года и она ни при чем.
В организме Славы обнаружили большую концентрацию дигоксина. Причем эксперт настаивал, что препарат дали Демьянову в виде жидкости, а не в таблетках. Проверка родственников и знакомых ничего не высветила. С женой у убитого были прекрасные взаимоотношения, соседи в один голос твердили, что более дружной пары не встречали. Дела на работе тоже шли хорошо. Никаких долгов или споров с “братками”, обширная клиентура, отличные заработки. Слава не пил, не кололся и никогда не жаловался на сердце. Самым подозрительным звеном в этой истории казалась Моторина, но бабуля существовала после инсульта в своем мире и плохо соображала. Все попытки оперативников заставить вспомнить, кто мог воспользоваться ее именем, не привели ни к чему. Дело буксовало на месте, потом плавно перешло в категорию безнадежных.