— Что вы имеете в виду?
Арден скорбно покачал головой.
— Здоровье его подорвано. Он нуждается в особом лечении… К сожалению, это требует больших денег…
Последнее слово прозвучало как случайное замечание, возникшее в ходе разговора. Но именно его подсознательно ждал Дэвид. Он повторил:
— Денег?
— Да, к сожалению, все стоит денег! Андерхей, бедняга, сильно нуждается. Он имеет только то, что на нем.
Дэвид окинул взглядом комнату и увидел только рюкзак, висящий на спинке стула. Никаких признаков другого багажа.
— Сомневаюсь, — жестко сказал он, — действительно ли Роберт Андерхей человек столь благородных чувств, как вы его изображаете.
— Он был таким, — ответил Арден. — Но жизнь, знаете ли, делает человека циничным… — Он помолчал и мягко добавил:
— Гордон Клоуд был невероятно богат. Зрелище слишком большого богатства пробуждает самые низменные инстинкты…
Дэвид Хантер поднялся.
— У меня готов ответ для вас. Убирайтесь к черту.
Без тени обиды Арден сказал с улыбкой:
— Да, я так и думал, что вы скажете это.
— Вы подлый шантажист, не более и не менее. Я намерен раскрыть ваши крапленые карты.
— Раскрыть и погибнуть? Благородное намерение… Но вам не понравится, если разоблачениями займусь я. Впрочем, я вовсе не собираюсь этого делать. Вы не купите — у меня есть другой рынок.
— А именно?
— Клоуды. Скажем, я пойду к ним. «Простите, не будет ли вам интересно узнать, что покойный Роберт Андерхей благополучно живет и здравствует?»
Они клюнут немедленно.
Дэвид сказал презрительно:
— С них вы ничего не получите. Они все до единого сидят без денег.
— Да, но существует такая штука, как соглашение. Столько-то наличными в тот день, когда будет доказано, что Андерхей жив, а миссис Гордон Клоуд на самом деле все еще миссис Роберт Андерхей, и, следовательно, завещание Гордона Клоуда, составленное до его женитьбы, остается в полной силе…
Несколько минут Дэвид сидел молча, затем спросил напрямик:
— Сколько?
Ответ прозвучал столь же прямо:
— Двадцать тысяч.
— Исключено! Моя сестра не может трогать капитал. Она имеет только проценты.
— В таком случае — десять тысяч. Это она достанет с легкостью. Ведь имеются драгоценности, верно?
Дэвид помолчал, затем неожиданно сказал:
— Ладно.
На мгновение его собеседник растерялся. Его, казалось, удивила легкость победы.
— Никаких чеков, — резко сказал он. — Платить наличными.
— Вы должны дать нам время достать деньги.
— Пожалуйста, сорок восемь часов.
— Давайте до вторника.
— Хорошо. Вы принесете деньги сюда. — И прежде чем Дэвид успел ответить, добавил:
— Я не назначаю встречу в уединенной роще или на пустынном берегу реки, не думайте. Вы принесете деньги сюда, в «Олень», в девять часов вечера, во вторник.
— А вы подозрительны, я вижу.
— Я знаю свое дело. И знаю таких, как вы.
— Значит, договорились…
Когда Дэвид спускался по лестнице, его лицо пылало от гнева.
Беатрис Липинкот вышла из комнаты, на которой стояла цифра четыре.
Между номерами четыре и пять находилась дверь, которую очень трудно было заметить, так как ее скрывал большой шкаф.
Щеки мисс Липинкот горели, и глаза блестели от приятного возбуждения.
Она поправила свою пышную прическу чуть-чуть дрожащей рукой.
«Шепердс-Корт» представлял собой большое здание с роскошно обставленными квартирами и сравнительно неплохим обслуживанием. Не пострадавшая от вражеских налетов, эта своеобразная гостиница тем не менее несколько снизила свой уровень в сравнении с довоенным. Обслуживание, которое предоставлялось постояльцам, не было уже прежним обслуживанием.
Там, где раньше было два носильщика в униформе, теперь работал один. В ресторане по-прежнему сервировали обеды, завтраки и ужины, но наверх, в квартиры, подавались только завтраки.
Квартира, которую снимала миссис Гордон Клоуд, находилась на третьем этаже. Она состояла из гостиной со встроенным буфетом, двух спален со стенными шкафами и ванной комнаты, сияющей кафелем и хромом.
По гостиной метался Дэвид, а Розалин сидела на диване и следила за ним глазами. Она была бледна и казалась испуганной.
— Шантаж! — бормотал он. — Шантаж! Боже мой, разве я из тех людей, которые позволяют себя шантажировать?
Она покачала головой — растерянная, обеспокоенная.
— Если бы я знал! — говорил Дэвид. — Если бы я только знал!..
Розалин жалобно всхлипнула.
Он продолжал:
— Приходится действовать в темноте, с завязанными глазами! — Вдруг он круто повернулся. — Ты носила те изумруды к старому Грейторексу?
— Да.
— Сколько он дает?
— Четыре тысячи фунтов. Он сказал, что если я их сейчас не продам, их надо снова застраховать.
— Да, цены на драгоценные камни подскочили вдвое. Конечно, мы можем достать эти деньги. Но ведь это будет только начало, из нас будут сосать кровь до тех пор, пока совсем не обескровят.
— Давай уедем из Англии, — плакала она. — Давай уедем. Разве мы не могли бы уехать в Ирландию, в Америку… куда угодно.
Он обернулся и посмотрел на нее.
— Ты не борец, Розалин. Твой девиз: рубить концы и спасаться.
Она причитала:
— Мы поступили дурно… Все это… очень дурно… богопротивно.
— Как раз благочестия мне сейчас и не хватает! Довольно. Мы хорошо устроились, Розалин. Первый раз в жизни я хорошо устроился и не собираюсь все это терять. Слышишь, Розалин? Если б только не приходилось драться вслепую, черт возьми! Ведь ты понимаешь, все это может быть обманом, блефом. Возможно, что Андерхей прочно похоронен в Африке, как мы с тобой и думали.