И все боялся, чтобы ненасытный огонь не сожрал остаток участка. Иногда это ему виделось во сне. В такие ночи он вскакивал с койки и, забыв выглянуть в окно, выходил из зимовья. Все всматривался и принюхивался. А потом до самого утра никак не мог уснуть.
В один из таких дней, еще до испытания скважины, наведался к нему Лебков. Они долго молчали, не решаясь затрагивать потаенное. Боялись оба, что о чем бы они ни заговорили — все равно о пожаре вспомнят.
Евгений не справлялся о здоровье Никодима. Все и без слов было ясно. Об участке тоже не спросил. Начал издалека. Непривычно для Никодима.
— С опытной станцией вчера поругался. Ну и народец у них! Ты понимаешь, на экспериментальный участок в тайге приходится каждый саженец у них чуть ли не из зубов рвать! Вроде для себя лично прошу. Эх! Вот и вчера. Тоже. Всего-то полсотню саженцев добыл у них. А сколько крика, шума было! И теперь голова болит, — жаловался Евгений.
Лесник молчал, будто не слышал. Лебков, глянув на него, решил с другой стороны зайти:
— Они, знаешь, что мне сказали? Вроде мои лесники не смогут эти саженцы вырастить. Погубят их. Из-за неумелого обращения. Вроде мои лесники уж и совсем ничего не умеют, — поглядывал директор на Никодима.
— А что за саженцы? — безразлично спросил старик.
— Вишня сахалинская.
— А на что она в тайге? В ней порой и сильные породы не выживают. Да и к чему нам сады? Без них забот хватает.
— Да не сады, Никодим. Я ж с этой опытной станции уже увез пятьсот черноплодных рябинок. Теперь вишня будет. Свой опытный участок хочу иметь в тайге. Чтоб в естественных условиях деревья приживались. Чтоб не только у них, а и у нас, в тайге, росли и плодили.
— Не место у нас вишням. Померзнут. Зря только деревья загубишь. Жили бы они себе там, где их вывели, — заметил старик.
— Понимаешь, Никодим, я хочу доказать опытной станции, что все новые виды деревьев, плодовых или декоративных, они должны испытывать на приживаемость не на своих участках, а у нас, в тайге.
— Зачем? — не понял Никодим.
— Ну как же! Ведь опытники в прошлом году отдали совхозам пять тысяч корней вишни. И они все до единого погибли. А лесники сберегли бы их!
— Мы тебе не садоводы. И вишня нам ни к чему.
— Да я не о сплошных массивах, я об опытном участке говорю. Об опытном! Чтоб к нему понемногу детей приучить. Может, через него тайгу полюбят. Пусть ни один из них и не станет лесником. Но от малого возраста и до старости никогда тайге вреда не причинит. А ребят надо поначалу и вишней побаловать. Показать, как она растет. От нее — к рябине, потом уж и к березе. Может, избежит какой участок пожара, если с детства мы ребят к тайге сердцем повернем.
— Эх, Женя, Женя, мой участок уже загубили, — вздохнул Никодим.
— Вот и хочу, чтоб этого не повторялось. Нигде.
— Может, и получится. Как знать, — качнул головой лесник.
— Все б ладно. Участок уже есть. Хороший. Саженцы я посадил там. Рябинки уже принялись. На будущий год зацвести должны. Первые ягоды дадут. Вишни с землей перевез. Тоже пора садить. Черемуха там имеется. Шиповник крупноплодный. А вот помощника у меня нет. Чтоб участок тот в свои руки взял.
— Иль в лесниках недостаток? Желающих хватает. Любого бери, — удивился Никодим.
— Не любого мне надо, а хозяина, Которому участок спокойно доверить смогу. Ведь там не просто опыты свои мы проведем. Саженцы эти должны накрепко привязать к себе ребятишек. А с ними тоже терпенье потребуется и подход. Но это нам нужно. На будущее. Вот потому и пришел я к тебе, Никодим.
— Ко мне? — удивился лесник.
— Как видишь. Тебя прошу тот участок принять. Стать его хозяином. Другой не справится. Душою не поймет. Ну а тебе — и козыри в руки.
— Как погорельцу? — горько усмехнулся лесник.
— Ты всегда на особом счету был. И у нас в лесхозе, и в области. Ты один сможешь с этим справиться лучше других. Двойную работу выполнять придется. С саженцами, чтоб прижились, и с детьми, чтоб полюбился им сначала участок, а потом и вся тайга. Хватит ли сил у тебя? По добросовестности своей — потянешь. А вот полюбится ли тебе новое? Это ведь не просто тайга, сам понимаю. Потому посоветоваться пришел. А уж решать — тебе. Сам смотри. Но больше мне обратиться не к кому.
Никодим долго молчал. Свое обдумывал. А потом спросил:
— Изба хоть какая-нибудь там имеется?
— Имеется. Лучше твоей. Не на пустом месте участок. Там ведь и тайга есть хорошая. Все под твой контроль отдам. Согласен?
— А мой участок? Он к кому перейдет?
— Э-э, да что там…
— Восстановить надо!
— Вряд ли! Кажется, нефть будет у них! Подорожника видел. Он сказал, — сознался Лебков.
— Все ж я не могу свой участок бросить, покуда точно не узнаем. Коли нефть будет, все равно мне уходить придется. Тогда куда хочешь определяй. Воля твоя. А покуда дождусь, — опустил голову старик.
— Что ж, подождем, — согласился Евгений. И, уходя, сказал: — Когда у них на скважине начнутся испытания, я за тобой заеду. Тут уж сами увидим. И тогда, Никодим, как договорились?
— Ничего не поделаешь, — вздохнул лесник.
…И вот теперь он медленно возвращался в свое
зимовье. Нефть. О ней он не только услышал. Сам видел черный фонтан, взметнувшийся к макушке буровой. Лесник тогда крепко стиснул ствол рябинки. Потом повинился перед нею за грубость свою. И ушел подальше от вышки. Опустив плечи. Ничего не видя перед собой, часто спотыкаясь. И как это могло случиться, что его участок, который знал наизусть, вдруг подарил ему горе, а им — радость?
Ведь не они, а он взрастил его. Выхаживал. А участок сам своей погибели захотел. Нефть дал.
— Зачем? — шептал Никодим. И, споткнувшись, упал ничком в гарь. — Сам себе ты хозяина облюбовал! Сам выбрал. Злого признал! Меня за что возненавидел? За что не люб я стал тебе? —
бил дрожащими руками обгорелую землю лесник. — Всего себя я тебе отдал, а ты согнал меня, как старого пса! Иль мало я в тебя души вложил? Лелеял, как дитенка! Ты ж разбойников полюбил. Так-то за мое благодаришь. Но что ж ждет тебя? Что? Уж лучше б глаза мои прежде закрылись.
Старик медленно, трудно встал и, не отряхнувшись, пошел к зимовью. Там его ждал Лебков.
— Ну, что, переезжаем? — спросил он лесника.
— Придется.
— Тогда собирайся.
— Хорошо, — согласился Никодим. И поздно вечером, увязав все узлы, взвалил их в телегу с помощью Евгения. Уезжать они решили утром.
А чуть свет пошел Никодим в этот свой последний обход проститься с участком. Он не торопился. Знал: Евгений подождет. Не уедет без него. Поймет без слов Никодима. Ведь и на гари жила память лесника. Но теперь ничего не нужно. Опустело в душе. Старик медленно обошел участок, попрощался с каждым уцелевшим деревом и кустом. Словно изгнанник, опустив плечи, отходил от деревцев, тянувших к нему свои ветки-руки, опускал глаза. И вдруг повернул к избе. Шел, не оглядываясь. Никого не замечая. Он уходил. Навсегда. В неведомое.