Балов понимал, чего опасается осведомитель, почему так уклончив в ответах. Каждому своя жизнь дорога.
— У Бурьяна есть женщина?
— Да бабье у нас общее, говорил уже.
— И он по шмарам ходит? — пытался хоть приблизительно установить возраст Бурьяна.
— Да у нас по бабам ходят сразу, как только хрен встал. Портки еще не надевал иной, а уже знает, зачем у него ялда выросла. С первой рюмкой и первая шмара. Еще яйцы лысые, а он уж мандавошек щелкает, — хохотал дворник.
— Снести бы этот Шанхай бульдозером, построить бы на его месте новый нормальный, спокойный район, — вырвалось у Балова.
— Так нам жилье предлагали. На Черемушках. Квартиры. С газом, водой, отоплением. Отказались все. Не сумеем врозь. Обвыклись, принюхались, стерпелись. Да и к чему все менять? Вот и не дали порушить Шанхай. Не пустили. А уж сколько раз городские власти пытались нас разогнать, да ни хрена у них не получилось.
— Хоть бы пожар там случился, чтоб рассадник вычистить, — невольно выскочило наболевшее.
— Бывали пожары. А то как же? Как в любом районе. Спалит пару хибар и гаснет. Не берет нас. Потому как даже пожар окаянный знает, что нас беречь надо.
— Сколько воров в «малине» Лешего? — перебил следователь.
Шанхай плюс Оха. Я их не считаю. Не фартую с ними. Только пью, когда угощают. Я — не гордый. И с вами выпью, коль поднесете, — скорчил умильную рожу дворник.
— Не за что мне тебя угощать. Ничем не помог. Хитришь. На двух стульях сидеть хочешь, а задница — с кулачок. Не боишься провалиться? — не скрыл Балов раздраженья. И добавил: — Паясничаешь, фиглярствуешь! А на твое место желающих много! Тебя на Шанхае не хватятся. Не фартовый. Живо в другое место переселим. Иль засветят тебя ненароком, твоим — шанхайцам. Тогда все без мороки! Сами фартовые с тобой разделаются.
— За что же так? — округлились глаза дворника.
— Ты сам, без моего вызова, обязан был явиться и сказать о Лешем. Когда он пришел, с кем, чем занимается, кого из шанхайцев в «малину» взял? Ты — не просто дворник, ты — наши глаза и уши на Шанхае! И не ломай тут дурака! Не то сегодня заменим!
— Ладно уж, совсем осерчали. А мне каково? Всеми позабыт, позаброшен. Никакого ко мне уваженья. Вот и задело, — лопотал осведомитель в оправданье.
Дело не в зарплате. Не в должности. Их потерять не боялся.
Испугался угрозы следователя, пообещавшего засветить его фартовым как сексота.
Дворник знал, что утворят с ним воры, да и шанхайцы, узнай они о том хоть краем уха.
Осведомитель даже зажмурился от страха. Жутко стало, представил себя разрываемым на куски. И решил: «Фартовых накроют — кто докопается? А легавым меня выдать, что два пальца обоссать». И, уже не увиливая, не кривляясь, отвечал на вопросы Балова.
Следователь на прощанье дал дворнику полусотенную. Тот головой закрутил, нахмурился:
— Маловато. Скупиться стали. А ведь я, можно сказать, жизнью своей рискую за вас, головой. Оторвут мне ее воры и помянуть себя не успею. Так вы хоть загодя дайте, чтоб сдыхать не обидно было, — протянул грязную, пропахшую всеми шанхайскими помойками ладонь. В нее легла дополнительная четвертная.
— Дешево меня держите, — сопнул носом обидчиво, но следователь уже открыл перед ним дверь, и дворник, поспешив остаться незамеченным, тут же исчез за нею.
Балов теперь обдумывал план по поимке Лешего.
«Никуда не денется. На это клюнет. Не он, так Бурьян. И уж тут клетка не откроется. Не выскользнет дьявол», — думал Геннадий.
А утром из подземных хранилищ универмага были выставлены, выложены на витрине золотые украшения, привезенные в строгой секретности — ночью. Их разгружали грузчики, не зная, что за товар пришел и почему его охраняет целый наряд вневедомственной охраны. Строились догадки. Но доподлинно никто ничего не знал. Все словно выжидали. Никому не хотелось рисковать первым. И, наконец, торговля сдалась. Пустила слух, что невыполнение плана решила наверстать. И любопытные горожане глазели на сверкающие витрины, роясь в пустых карманах.
Северные заработки лишь на материке вызывают зависть. Истинные сахалинцы знают, что эти заработки не покрывают разницу в стоимости продуктов, какие на всем севере стоили в несколько раз дороже, чем на материке, а потому скопить сбережения, купить дорогую вещь было всегда сложно и для охинцев.
Балов предвидел ажиотаж, послал оперативников понаблюдать, несколько раз прочел им особые приметы Лешего и Бурьяна.
Переодетые в штатское трое оперативников целый день провели в покупательском зале универмага. Ничего подозрительного не заметили.
А вечером вернулись в кабинет Балова ни с чем. Геннадий молча выслушал их.
— Значит, уехали из Охи. На гастроли. Иначе объявились бы.
Но через два часа после закрытия магазина дежурный оперчасти позвонил Балову домой и сообщил, что на универмаг совершено нападение.
Ограбление мы успели предотвратить лишь потому, что увидели, как к сторожу подошли трое. Один сзади ножом его пырнул. Двое других к служебному ходу пошли. Мы стрелять стали из окна милиции. Грабители убежали. Нагнать их не удалось, — отчитался оперативник.
Балов через десяток минут был на месте происшествия.
Сторож был мертв.
Следователь внимательно осмотрел замок на служебном входе. Его никто не тронул. Розыскная собака, взятая на всякий случай, так и не взяла след.
Геннадий осветил фонариком окна второго этажа универмага. И ахнул, в одном из них была открыта форточка.
Директор магазина, старшие продавцы, вызванные на работу среди ночи, долго не могли сообразить, что произошло?
— Форточка? Не знаю. Я не открывала, — вдруг испугалась, спохватившись, заведующая ювелирным отделом. И обрадовалась, похвалила себя за сообразительность, что все золото в конце дня догадались унести обратно в подвал.
— Сейф открыт! — послышался испуганный голос директора.
— Что в нем было? — спросил Балов.
— Да ничего. Выручку сдали инкассаторам, золото в подвале.
— Покажите хранилище, — потребовал следователь и указал оперативникам идти следом.
Обе двери хранилища и само помещение, расположенное в подвале, оказались нетронутыми. Но впервые Балов чувствовал себя неуютно. Словно каждую секунду в затылок ему, не уставая, смотрело дуло нагана, готового выстрелить в любой момент.
Он огляделся по сторонам. Чувство скованности, страха не проходило.
— Но ведь побывал же кто-то здесь. Сейф я сама закрывала. По привычке. А он — настежь… И форточек мы не оставляем открытыми. Это точно, — сказала заведующая ювелирным отделом.
— Наверное, в этот раз оплошали? Ведь сами видели — в помещение магазина никто не входил. И не вышел. Все замки — в порядке. До самого закрытия в покупательском зале находились работники милиции. За прилавки посторонние не пытались войти, да и не прошли бы незамеченными. Так что страхи напрасны, — успокаивал женщин-продавцов оперативник.