— Ты чего сюда приполз, старый таракан? — удивился Умора.
— С обхода вертаюсь. Хотел у вас курева испросить. Взаймы. Свое кончилось. А в город когда выберусь? Да впотемках дверь не мог нашарить. Тут же — в лоб получил. Чуть башку мне не снесли, черти вы окаянные, — жаловался старик, роняя невольную мокроту. Вытирая с лица кровь, грязь, слезы.
— Нет у нас, дед, излишков. Сами на подсосе. Пачку папирос дадим. На большее губы не раскатывай. И не шляйся вокруг нас. Особенно по ночам. Опасно это для тебя. Усеки. Побираться лучше днем. А станешь стремачить нас — не то рыло, душу выбьем. Допер? — поднял старика из лужи Мустанг. И, сунув ему в руки пачку «Прибоя», повернул за плечи от будки.
— За что забидел меня, старика, сынок?
— Я из-за таких, как ты, два червонца на Колыме загорал. Чуть не сдох. А те старики и поныне дышат. Хиляй, старый, не доводи до греха. И сам его бойся. Нынче я никого, кроме себя, не жалею. Отваливай. Пока по соплям не согрел, — уговаривал Мустанг лесника.
— О! Горе, горе! Вовсе люд озверел. Старого, как собаку, забидели. А за што? Ить ничего худого не учинил, — пошел, причитая, в ночь.
Старый лесник не видел, не мог услышать легких, как шелест опадающих листьев, шагов. Они шли за ним от самой будки. След в след. Слыша каждое слово, вздох, жалобу.
Вот старик вышел на дорогу. И вместо того, чтобы повернуть к зимовью, огляделся, прижимаясь к кустам, прячась в них от самой темноты, пошел к повороту, торопясь, не оглядываясь.
У самого поворота свернул к ели. Старой, лохматой, как ведьма, скрывшей под юбкой двоих мужиков, какие, едва услышав шаги старика, вышли к нему навстречу.
— Ну, что, дед? Есть там чужой? — спросил сиплый голос.
— Никого не приметил. Дверью в лоб получил. Чуть, не зашибли насмерть бандиты. Да еще грозили голову оторвать, — жаловался лесник.
— Ты в будку заходил?
— Не впустили.
— А чужой голос слыхал? Такой скрипучий, тележный.
— Не разобрался. Не успел.
— А слышал, чтоб кого-нибудь они назвали — Леший?
— Да они только про чертей и говорят. Даже ночи не пужаются, анчихристы.
— А Леший? Слышал иль нет?
— Леший? Кажись, Мустанг, главный ихний, брехал про ево.
— Что говорил о нем?
— Ох, батюшки, дверью память вышибло насовсем, — схватился лесник за голову.
— Он обращался к Лешему или говорил о нем?
— Кажись, окликнул. А может, и почудилось.
— Ладно, дед. Иди. Мы уж сами теперь проследим, — пообещал уверенный голос.
— Держи табачок! Свежий. Твой любимый. Золотой ярлык. Кури на здоровье, — зашуршало коротко.
Лесник обронил:
— Благодарствую, — спешно вышел на дорогу и, не прячась, не пригибаясь, шел к зимовью, уверенный, что никто его не увидел.
Он миновал дорогу, ведущую к условникам. Оглянувшись коротко, обронил злое:
— Будьте прокляты! — сплюнул и повернул к себе в зимовье, маленькую хибару, похожую на курятник, где он жил одиноко уже не первый год.
Лесник ненадолго зажег свечу. Выкурил самокрутку. И вскоре лег спать. А через час взметнулось в небо пламя. Осветило поляну, участок, где рядом с хибарой, в десятке шагов, приютилась могила жены лесника. Она умерла пять лет назад. Едва вернулась из тюрьмы, где отсидела долгих шесть лет по доносу мужа. Лесник сообщил властям, что его жена Акулина ругала вождя за то, что отказали ей в пенсии за погибшего на войне сына…
Недолго горело зимовье. Из него донесся морозящий душу крик. Но обвалившаяся крыша раздавила, заглушила его. И через полчаса от хибары и лесника остался только пепел.
Никто не пришел на помощь деду. Проспали, не приметили или просто не захотели спасти. К утру усилившийся дождь превратил пепел в грязь. И от зимовья не осталось ни следов, ни памяти.
Условники ничего не знали. Не видели, куда исчез Леший. Он не вернулся ночью. Не спал в будке, хотя двери обеих были всю ночь открыты для него.
Они не увидели зарева пожара на участке лесника. Да и приметь, на выручку не поспешили б. Недолюбливали, не верили ему.
Условники ждали Лешего. Мустанг даже ночью вставал. Но гость не появился.
Лишь под утро проснулся Мустанг от того, что кто-то дергает его за рукав. Открыл глаза. Леший просил выйти из будки.
— Обложили меня. Со всех сторон, хотел сорваться. Не пофартило. Едва не напоролся на засаду. Хана! Весь кислород перекрыли легавые! Как слинять? Выручай!
— Имею одну шару. Там дышать станешь. Ни один легавый не сыщет. Никто не прохиляет. Да и место гиблое. Кроме меня, о нем ни одна душа… Приклейся ненадолго. А там… Что-то подвернется. Обломится шара. Погоди, хамовки тебе прихвачу, — нырнул в будку.
Когда вышел с рюкзаком, Лешего и след простыл. Двое с погранзаставы стояли перед Мустангом, озираясь.
— С кем ты тут говорил? — спросил пожилой пограничник, какого все, даже милиция, называла уважительно — Сергеич.
— Да сам с собою ботаю, — огляделся Мустанг невольно.
— А харчишки кому? — указал на рюкзак.
— На обед сегодня не сможем сюда прийти. Далеко будем. Вот и приготовил заранее. Чтоб время на сборы не терять, — ответил Мустанг сразу.
— Сегодня воскресенье. О какой работе говоришь, — удивились пограничники.
— Иль забыли, кто мы есть? Для условников выходных не бывает. Чем выше выработка, тем больше зачетов.
— Тебя тут никто не навещал?
— Лесник вчера приходил.
— Нет его. Сгорел. Вместе с домом, сегодня ночью…
У Мустанга на лице ни один мускул не дрогнул. Он вздохнул. Сказал тихо:
— Жаль деда. Видно, печка подвела. А ведь советовали ему в город переехать. Ну да что теперь о том впустую говорить?
— Кроме лесника, никого не было? — спросил Сергеич.
— Были еще гости. Милиция. Целой кодлой. Тоже искали кого-то. Все будки раком поставили. Грозились нам мусориловкой. Тайгу шмонали. С собаками. Ни хрена не надыбали. Смылись, когда темнеть стало.
— А кроме них?
— Никого.
— Слушай, из Охи ушла от облавы группа преступников. Во главе с матерым рецидивистом по кличке Леший. Его по случайности упустила проверка на нашем перевале. И теперь мы ищем его. Должны найти, чтобы люди спокойно спали. Он где-то неподалеку. Круг поиска смыкается. Ему не уйти. Слишком опасен. А потому имеем право стрелять в него без предупреждения. За свою голову я не держусь. А вот вас жаль будет. До воли уже немного осталось всем. Работать умеете лучше других. Многое пережили. Может, сумеете устроить судьбы свои. Может, соседями жить будем. Поберегите себя. На завтра. Чтоб не впустую пережитое. Пойми, беды вам не хочу. Но коли найдет у вас пристанище, не обижайся. Чтобы другим он жизни не укоротил, прихлопну его и любого, кто вступится за него и примет…