Спенс негромко вставил:
– Значит, вы считаете, что это Уэтерби.
– Нет. Они лучше других вписываются в созданную нами картину, но это ничего не значит. Если вглядеться в личности, миссис Апуорд больше подходит на роль убийцы, чем миссис Уэтерби. Она женщина решительная, обладает недюжинной силой воли, безумно любит сына. Скрыть от сына, что с ней произошло до того, как она вступила в счастливый брак с его отцом, создала добропорядочное семейство, – ради этого она может пойти на многое.
– Неужели подобное открытие его сильно расстроит?
– Лично я так не думаю. Молодой Робин – это современный скептик, совершеннейший эгоист и, во всяком случае, предан своей матушке куда меньше, чем она ему. В этом смысле он и в подметки не годится Джеймсу Бентли.
– Значит, если считать, что миссис Апуорд и Ева Кейн – одно и то же лицо, ее сын Робин не стал бы убивать миссис Макгинти, чтобы это скрыть?
– Ни в коем случае. Он бы еще нажил на этом деле капитал. Создал бы на нем рекламу для своих пьес! Не представляю, чтобы Робин Апуорд пошел на убийство, дабы сохранить личину добропорядочности либо из преданности; он мог бы решиться на такое лишь по одной причине – если это принесет выгоду, и немалую, лично ему.
Спенс вздохнул. Потом сказал:
– Поле деятельности уж больно широкое. Может, удастся найти что-нибудь в прошлом этих людей. Но на это уйдет время. А тут еще война все поперепутала. Многие документы и записи уничтожены – если кому-то надо скрыть следы своих прошлых деяний, возможностей масса! Ничего не стоило похитить документы другого человека, особенно после бомбежек, трупы лежали вповалку. Сосредоточь мы поиски на ком-то одном… Но у вас, месье Пуаро, выбор богатый.
– Думаю, скоро мы сведем его к минимуму.
Пуаро вышел из кабинета старшего инспектора Спенса с улыбкой на лице, но душа его была не на месте. Спенс прав, черт возьми, у них мало времени. Будь его побольше…
Поддразнивало и еще одно сомнение: вдруг весь их со Спенсом посыл неверен? И Джеймс Бентли все-таки виновен?
Поддаваться этой мысли он не стал, но и совсем ее отринуть тоже не мог.
Еще и еще раз он прокручивал в памяти свой разговор с Джеймсом Бентли. Он думал о нем, стоя на платформе в Килчестере в ожидании поезда. Был рыночный день, и на платформе томился народ. Да и возле станции было многолюдно.
Пуаро подался вперед и глянул вдоль путей. Вот наконец и поезд. Не успел он выпрямиться, как ощутил резкий, намеренный толчок в спину. Толчок был столь сильным и неожиданным, что Пуаро оказался к нему совершенно не готов. Еще секунда – и он упал бы на пути прямо под наезжающий поезд, но в последний миг стоявший рядом мужчина поймал его и оттащил назад.
– Что это с вами? – прогудел он. Это был армейский сержант, крепыш и здоровяк. – Перебрали, что ли? Вы же чуть под поезд не брякнулись.
– Спасибо. Преогромное вам спасибо.
Толпа уже обтекала их, люди садились на поезд, другие выходили из вагонов.
– Ну что, очухались? Давайте подсажу.
Пуаро, все еще потрясенный, уселся на сиденье.
Не будешь ведь кричать: «Меня толкнули!» Но его действительно толкнули, он в этом не сомневался. Вплоть до сегодняшнего вечера он старался быть осторожным, не забывал об опасности. Но после разговора со Спенсом, после его добродушно-насмешливого вопроса о том, не покушался ли кто на жизнь Пуаро, великий сыщик бездумно решил, что опасность миновала и ему ничто не угрожает.
Как же он ошибался! Выходит, один из визитов, нанесенных им в Бродхинни, дал результат! Кто-то испугался. Кто-то решил, что воскрешение этого давно закрытого дела чревато для него опасностью и надо это воскрешение остановить.
Из телефона-автомата на станции в Бродхинни Пуаро позвонил старшему инспектору Спенсу:
– Это вы, mon ami? [3] Взываю к вашему вниманию. У меня есть для вас новости. Просто чудесные новости. Кто-то пытался меня убить…
Он с удовлетворением выслушал бессвязно-бурный поток восклицаний с другого конца провода.
– Нет, я не ранен. Но я едва уцелел… Да, под поезд. Нет, к сожалению, не видел. Но можете не сомневаться, друг мой, я этого человека найду. Теперь мы знаем, что мы на верном пути.
1
Человек, проверявший электросчетчик, находился под неусыпным надзором дворецкого Гая Карпентера.
– Теперь платить за электричество будут по-новому, – объяснял электрик. – Исходя из числа проживающих.
Дворецкий скептически заметил:
– Вы хотите сказать, что за него будут брать дороже, как за все остальное.
– Необязательно. С каждого – равная доля, вот как будет. Вы вчера вечером не были на собрании в Килчестере?
– Нет.
– Говорят, ваш хозяин, мистер Карпентер, здорово там выступал. Думаете, его изберут?
– В прошлый раз ему как будто самой малости не хватило.
– Да. Сто двадцать пять голосов, что ли, недобрал. Вы его возите на эти собрания или он ездит сам?
– Обычно сам. Он любит водить. У него «Роллс-Бентли».
– Недурная машинка. А миссис Карпентер тоже водит?
– Водит. Только, по моему разумению, уж больно быстро.
– С женщинами такое бывает. А вчера она на собрание ездила? Или политика ее не интересует?
Дворецкий ухмыльнулся.
– Делает вид, что интересует. Но вчера у нее силенок не хватило. Какая-то мигрень с ней приключилась, и она ушла из зала, когда там вовсю речи толкали.
– Здорово! – Электрик заглянул в предохранительную коробку. – Ну вот и порядок, – заключил он. Задав еще пару ничего не значащих вопросов, он собрал инструменты и, попрощавшись, ушел.
Быстрым шагом он спустился по дорожке, но, выйдя за ворота и свернув за угол, остановился и вот что записал в книжечку:
«К. вчера вечером вернулся домой на машине. Дома был в 10.30 (прибл.). В заданное время мог быть на станции в Килчестере. Миссис К. ушла с собрания раньше. Домой вернулась только за десять минут до К. Сказала, что приехала поездом».
В книжечке электрика это была вторая запись. Первая гласила: