Он долго стоял под окном, всматриваясь, вслушиваясь. Но никто не подошел, не открыл его.
Седой подошел к двери, позвонил. Вскоре услышал шаркающие шаги и надтреснутый, старческий голос спросил:
— Кто там?
— Это я! Сашка! — вырвалось смешное.
Дверь открыли. На пороге двое изумленных стариков.
— Галина? Она давно тут не живет. Мы уж лет пять как поменялись с нею квартирами. Эта — тесна стала. Да оно и понятно — семья. А нам — лишнее ни к чему. Так и поладили.
— Семья? — удивился Седой.
— Двое детей у них. А вы что, не знали? Мальчик и девочка… Так когда же вы в последний раз виделись?
— Дайте мне адресок! — попросил стариков.
— Она в другом городе. На Украине. Поближе к матери перебралась. Та за внуками присмотрит, пока сами на работе. Да и дети, уж конечно, подросли.
— Адресок черкните!
— Вот этого без разрешения Галины сделать не могу. Напишу ей. Коли дозволит — пожалуйте, а нет, не обессудьте.
Земнухов понял, что именно из-за него запретила баба давать адрес. А значит, не хотела его видеть.
Двое детей? Когда успела? Может, старший от меня? Ну тогда она сказала бы! Хотя кто знает этих баб! Вон она, не успел за мной след остыть, уже замуж вышла, детей нарожала. Да и какая из них лярва ждать умеет? Никто. А и кого, ждать, если сам не верил, что выживу? — сознался пахан сам себе и глухой ночи, решив никогда не вспоминать Галину.
Но… Решать всегда было легче, чем выполнять. Галину он помнил все годы заключения. Она помогла ему выжить и вынести все. Она всегда была рядом, словно обещала ждать и любить всегда. Ей он был обязан волей и жизнью. Он верил, что нужен и выстоял. Для нее. Но она не дождалась.
— Значит, не стоил ее ожидания, — сказал сам себе. И усмехнувшись, горько размышлял:
— А кем я, собственно, приходился Галке? Она ни хрена обо мне не знала. Потому не ждала. Не уверена была во мне, а бабы — надежность любят во всем, — думал Седой, возвращаясь в хазу.
Он давил в себе память о той, какую подарила судьба, а он по-глупому потерял ее.
— Да что бы я с нею делать стал? Жениться не смог бы. Встречаться всю жизнь по ночам, как со шмарой, она не согласилась бы. А и пронюхай кенты о шашнях, вмиг замокри-
ли бы обоих. Припомнили б клятву на крови, когда в закон брали. Там слово дал не обзаводиться бабой, — крутит Земнухов седой головой. И ругает себя последними словами.
Он никогда ничего не рассказывал кентам о себе. О его переживаниях и заботах не подозревала малина. Да и с ним говорили лишь о делах, наварах, долях. Других тем Седой не признавал. Может, эта суровость, нелюдимость пахана отталкивали от него молодых воров, какие едва набравшись опыта уходили в другие малины. У Земнухова оставались старые кенты, каких не брали в других малинах. Они не ходили в рисковые дела, сшибали по мелочам, трясли ларьки, киоски, за какие, если и попались бы, на Колыму не угодили, не получили б серьезного срока.
Правда, и жизнь, в шпановской малине угасала. Пахан жил в тесной, сырой хазе. На хорошую — не хватало. Все реже пили водку, чаще перебивались на вине. Да и еда оскудела, износилось барахло. Седой это видел. Но поправить дела в малине никак не удавалось.
Теперь даже старые кенты приуныли. И посидев на подсосе, уходили в откол, предпочтя фарту бродяжничество.
Земнухов искал выход из тупика. И однажды, выйдя на улицу, решил присмотреться, обдумать, почему, откуда она взялась эта непруха?
На улицах города было много народу. Они возвращались с демонстрации.
— Что за праздник? — вспоминал Седой. И так не припомнив, сел на уединенную скамейку в сквере. Задумался и не увидел веселую компанию людей, идущих по аллее. Вот они остановились.
Пожилой человек внимательно всматривался в Земнухова. Потом позвал неуверенно:
— Сашка!
Фартовый не пошевельнулся.
— Седой! — громко окликнул Земнухова. Тот вздрогнул от неожиданности, поднял голову, непонимающе смотрел на человека, бегущего к нему со всех ног:
— Санька! Ну, конечно, это ты! Я сразу узнал тебя! Как хорошо, что нашелся! Пошли со мной! Сегодня наш день, наш праздник! И нам никак нельзя разлучиться! Смотри, как Победу нашу помнят!
Седой смотрел на мужика, суетившегося вокруг него, не мог понять, чего он хочет и кто есть?
— Забыл меня, Седой? Вот это да! А я тебя всегда помнил. И твои Звягинки! Как ты рвался к своим! Видно, теперь тоже память болит? Что делать, друг, все мы войной мечены.
А Победа ко многим в дом пришла в траурной рамке. Такому не обрадуешься. Ну да крепиться надо, как нам, мужикам, ; положено!
И по последним словам Седой узнал в мужике своего командира танковой бригады. И назвал привычно, как в те, фронтовые годы:
— Семка! Ты? Живой? — обрадовался неподдельно, как единственному родному на земле.
— Пошли ко мне! Сто лет тебя не видел! Отметим нашу радость, помянем наших — не доживших. Земля им пухом, — тянул за рукав на аллею к притихшей компании.
— Неудобно, Семен! Да и со временем у меня туго. Как- нибудь в другой раз, — отказывался Седой.
— У тебя что? Встреча с женщиной?
— Нет! — не сумел соврать Земнухов.
— Все остальное нынче побоку! Всякие деловые встречи отменяются! Этот день — наш с тобой! Пошли, Сашок! — не. захотел отпустить Седого Семен.
Он привел Земнухова к себе домой. Познакомил с семьей, родственниками. Усадил за стол. Ни о чем не спрашивал. Лишь воспоминаниями бередил душу и сердце.
До позднего вечера не отпускал. А когда тьма подступила к окнам, предложил запросто:
— Хочешь — заночуй! А нет, подвезу тебя к дому.
— Не стоит. Я пешком. На ночь не мешает пройтись! — отказался Седой.
— Тогда провожу, — предложил настырно. И открыл шифонер.
Седой глянул и обомлел. На самом видном месте висела милицейская шинель. У Земнухова перед глазами все завертелось.
— Это твое? — спросил заикаясь.
— Конечно! А ты как думаешь, где нынче наше место? Всегда в строю! Вот и я — отдел по борьбе с преступностью возглавляю! — сказал уверенно. Но заметив перемену в Седом, спросил:
— Что с тобой? Чего побледнел? Нездоровится? Пошли, приляжешь…
— Нет-нет! Скорей на улицу! — заторопился Седой, и выскочив из дома, хотел исчезнуть не прощаясь. Но споткнулся о порог. Хозяин придержал за локоть и вышел вместе с гостем во двор.
— Только бы кенты не засекли меня с лягавым! Попробуй, докажи, что воевали на фронте вместе. Кто этому поверит, кто станет слушать? Прихлопнут без разборки и все тут,-г
озирался Седой по сторонам, старался говорить тихо, втягивал голову в плечи. Отворачивался от бывшего командира. А тот, как назло, не отпускает ни на шаг.