— А ты знаешь, кто Осу ожмурил? — любопытствовала Капка.
— Тех курсантов давно размазали! Прямо в общаге. Кенты! Припутали и хана! Они Осу недолго передышали. Так устроили, вроде их по бухой свои же замокрили…
Шакал выглянул из купе. Но у двери никого не было. Просто возбужденные нервы давали знать о себе, лишали покоя, сна.
— Теперь мы в Брянск или в Минск? — насмелилась Задрыга.
— В Брянск! Тебе там примориться надо. Чтоб полностью оклемалась. А уж потом ни на шаг не отпущу от себя! — пообещал Шакал.
— Оставишь? Бросишь Боцману с Таранкой? Чтоб они меня вконец загробили? Меня готов кому угодно сбагрить, лишь бы с плеч долой! Как в детстве! Когда я совсем маленькой была, ты куда только не пихал меня? И в подкидыши, и в детдом, и в роддом, и в больницу, и всегда, даже теперь, я тебе мешаю, — отвесила губы, задергала носом Задрыга и стала похожа на маленькую злую кикимору.
— Капелька! Выздороветь надо!
— А что если и тебя, как Осу, подставят? Чужим больше веришь?
— Мои кенты все в делах проверены! — вмиг посуровело лицо Шакала. Он сразу замкнулся, стал недоступным, чужим. Паханом, а не отцом. И Капка поняла, что перегнула палку.
В Москве все трое пересели на брянский поезд. И в сумерках уже пришли на хазу.
Их ждали каждый день. Это было видно по лицам законников. — Правда, не все они оказались на месте. Новички, да и свои, трясли город нещадно, наверстывая время отсутствия.
Навстречу Шакалу Пижон встал. Тетя Задрыгу подхватил. Всяк о своем заговорили:
— Лягавого пришили?
— Как падлу! — усмехнулся Шакал. И Пижон, довольно потирая руки, отчитывался пахану:
— Мы за это время положили в общак три лимона. Дань пока не брали со шпаны, тебя ждали. Пархатых не кололи на рыжуху. Но вякнули, чтобы готовились падлюки! Кенты пощупали меховой. Песцов, норок, чернобурок взяли. Соболь был гавно, лежалый, отсырел, моль побила! За него ни хрена не взять. Оставили! А вот в ювелирный «луковицы» подкинуть обещают, из рыжухи. Эти часы в Москве на Рижском тамошним барыгам хорошо толкнуть можно. Обещают жирный привоз. Надо стремачить, чтоб гастролеры не перехватили. Две малины прикипелись у нас в Брянске. Наши похиляли их вышибить. Падлюки! На гоп-стоп банковских инкассаторов взяли! Ты б видел, как мы чужакам вломили! Менты чухнуться не успели, мы троих сняли! Из «пушек». Чтоб дорогу не переходили! Да и зачем нам мокрые дела? Инкассаторы кому нужны? Пусть дышат! Не менты! Фраера! Их западло гробить! А гастроль — с гонору сбили! Трехнули — на разборку вытянуть за грабеж законников. И ожмурить, если не слиняют! Но, я так думаю, сегодня они смоются! — говорил Пижон.
— А че не ботаешь про кассу? — вставил Тетя, слушая краем уха разговор Шакала с Пижоном.
— Ну, это питоновские падлы отмочили. Сберкассу тряхнули на прошлой неделе. Всё сняли без мокроты. Хотели то же отмочить в аэрофлоте. Но фортуна осечку дала! — рассмеялся Пижон, а Тетя за живот, схватился, вспомнив о случившемся.
— Они попухли? — не поняла Капка.
— Почти! Еще немного, и хана была бы паскудам! Вякали им, что жадность фраеров губит. Не поверили. И поперлись. По кайфу им пришлось бабки у баб вырывать. Ну, так- то вломились, вышибли стекло. Коза как подвалил к девке, говорит ей:
— Дай, а то потеряешь!
— Та посмотрела на его мурло, поверила, что с преисподней отвалил. Не то башли, сама у кассы чуть не замертво свалилась, — хохотал Пижон.
— Наперсток на толстенную бабу сзади заскочил. Хотел за шею схватить. Не тут-то было! У этой бабы отродясь шеи не водилось! Тыква прямо от буферов торчала. Он их ей пятками поотбивал, пока баба башли выкладывала. Он с Козой за сумки с бабками — и ходу! А про Циркача мозги посеяли. Того припутала-контролерша, мать бы ее… Очковая змея! Она хоть и плесень, а сообразила. Хвать Циркача по колгану ручкой зонта, а когда кент с катушек свалился, взвыла на всю:
— Бабы! Вяжи его!
— Доперло до Циркача, что попухнуть может, стал из- под стойки выползать. Понял, что один остался. Ну и на четвереньках, незаметнее для других… А очковая нагнала, повисла на нем, как на родном, и блажит:
— Держите его!
— Целый квартал, с нею на шее, удирал. Как гавно — оторвать не мог. Люди со смеху усирались, как знатно фрайериха мужика объезжала. А она, как приросла к фартовому. Пока спиной об угол не шваркнулся, не отцепилась бы лярва. Она, паскуда, верняк полвека с мужиками не баловалась. Зато хватка — железная. Как у фартовой. Чуть лопухи не оторвала Циркачу.
— Все ж слинял? — хохотал пахан.
— Три дня отдышаться не мог. Сам раскололся, что так лихо даже по молодости не линял, как со старухой на загривке.
— А Теща как лажанулся? Вякни!
— Так Циркач без башлей возник тогда? — спросил Шакал. t
— Так с чего бы старая на шее висела? Конечно, из-за башлей! Он их стыздил в первую голову! Она, когда усекла, тогда его и оседлала! — уточнил Пижон.
— С Тещей что? Прокололся кент?
— Он тут закадрил с одной! В кабаке! Вся в рыжухе, в камешках, как мошна набитая! Ну и мурло ничего. Все при ней, хоть сзади, хоть спереди! Теща перемигиваться начал с этой мамзелью. Он ей, видно, глянулся. Ну и кент, видать, не посеял память, за что в зону грев от лягавой тещи получал. Смекнул, что влюбленная баба ничего не пожалеет. И стал к
ней клинья бить. Цветы ей послал на стол с официантом. Та ему — воздушный поцелуй! Теща раздухарился. Уж так ему глянулся ее перстень-печатка. Из рыжухи, с большим бриллиантом. И послал ей на стол бутылку шампанского. Та аж расцвела, передала приглашение Теще, чтоб за ее столик пересел. Тот и развесил лопухи. А когда ближе к делу, оказалось — чувиха клеила пархатого. Сама голь и бось! Своего — ничего нет. Все на вечер в прокат взяла. Теща, когда допер, чуть не взвыл! Короче, думал подоить телку, а сам в капкан влез. Ну да недорого обошлось ему. Зато теперь зарекся на блядей зырить, — закурил Пижон и продолжил:
— Рыбак с Буратино почту накололи. Немного сняли. Но лихо. Выручку за три дня. Это вскоре, как мы возникли. Потом и ломбард тряхнули. Там улов хороший взяли. И уже было навострились на универмаг, но тут без наших им не обойтись, подбили Боцмана с Таранкой.
— Тряхнули? — удивился Шакал.
— Хотели! Уже все на мази было, как доперло до кентов, что сюда не только они мылятся. Кто-то еще хочет пристроиться в струю. И, сделав вид, что входят через подвал, спрятались за угольный склад. Решили подождать, а вдруг не померещилось? Минут через десяток шаги топочут. И кенты враз схомутали тех, кто на пятки наступить хотел.
— И кто же это был?
— Пузырь! И Лимон!
Капка, услышав эти кликухи, подскочила, побелев:
— Их оставили дышать? — спросила глухо.
— Три дня назад — откинулись. Оттыздили их кенты за разбой и помеху в деле. Боцман и Таранка за Задрыгу им слинять не дали. Уволокли в лесок. Там мокрили обоих. Сами. Мы их жмурами увидели. Зарыли. Таранка ботал, что Пузырь Сивуча решил ожмурить. Уж и не допер, дышит старик или успели падлы замокрить его? Навестить нужно будет кента, — предложил Пижон неуверенно.